На кого он был похож? Сложно сказать.

В  легкой небрежности в одежде, в позёрском шарфе, перекинутом через плечо черного шерстяного пальто, в шляпе с полями — он был похож на породистого, но обедневшего французского художника. Художника, который пишет свои акварели, стоя на обрыве скалы или в поле густо зреющей пшеницы, и потом их продаёт где-нибудь в самом центре Парижа, на узкой, но шумной улочке или на оживленной площади, под сенью густых деревьев или в тени знаменитой башни туристам, или редким почитателям своего таланта, или дарит симпатичным девушкам, стесняющимся его природного лучезарного обаяния. Это обязательно должен быть Париж, пропитанный запахом дорогого вина и духов, залитый лучами осеннего солнца, которое замерло в кристально чистом воздухе над «городом любви». Никакой другой город не подчеркнет так тонко и в полной мере все его достоинства. Одни города будут для него слишком банальны, другие — вульгарны, третьи — серы, четвертые затмят его своей кричащей яркостью.

Дорогой костюм, всегда сидящий на нем безупречно, но вместе с тем кажущийся неуместным, без сомнения, выдавал в нём человека очень делового и занятого, занимающегося важной работой, привыкшего к встречам, переговорам, обедам. Человека, у которого вся личная жизнь заключена на страницах ежедневника и в списке контактов  мобильного телефона. Но его манера держаться, разговаривать, смотреть или улыбаться никак не вязалась с этим деловым костюмом, саркофагом его бунтарской, быть может, души, полной романтики, надежды, стремлений и чувств. К этому же костюму никак не шли его густые, всегда чуть растрепанные волосы, лежащие пышной шапкой, копной на плечах.

Если закрыть глаза на Париж, его можно было бы представить в огромном поле васильков, которое простирается до самого горизонта. Над головой — купол неба, преступно-синего цвета с кудрявыми облаками, похожими больше на сладкую вату,  и плывущими чинно и важно по своим делам. Щебет птиц, журчание ручья  обязательно дополняет картину, как и теплый, пахнущий скошенной травой, едва уловимый ветерок. И вот тут его волосы, непослушные, с небольшой волной будут смотреться как нельзя кстати. Серо-синие глаза очень выгодно оттеняет венок с васильками и ромашками. Просторная белая рубашка-косоворотка и серые же льняные брюки, пусть даже помятые или с пыльными разводами. Романтический образ, ещё один романтический образ, в который он вписывается целиком и полностью, словно иного и быть не может.

Но нет, он носит эти приторные строгие костюмы, безупречно-белые рубашки, галстуки и часы с огромным циферблатом и точными, остроконечными позолоченными стрелками. Смотрит всегда с легким прищуром, из-за этого в уголках глаз поселились неглубокие морщинки и кажется, что он всегда улыбается. Впрочем, это скорее правда. Даже когда приходят печальные или тревожные новости, неприятная информация или просто накопившаяся за дни и недели усталость ссутуливает плечи — улыбка не покидает его лица. Она меняется, становится менее уловимой и более личной, но она остается. Единственная верная подруга.

У него аристократично-бледная кожа, тонкие длинные пальцы на руках, на среднем пальце левой руки тяжелый перстень с иссиня-черным камнем. Перстень белого золота, слишком тяжелый, кажется, для его руки, но нет, еще одна деталь, неоспоримо подчеркивающая его чувство вкуса и указывающая на его особое положение в этом мире. Он любит сидеть расслабленно, очень редко кладет руки на стол, перед собой. Как правило, они покоятся на подлокотниках кресел и во всей его позе чувствуется и читается почти кошачья грация. Но это не домашняя кошка, привыкшая к диванам и дорогим кормам из супермаркета. Это грация охотника, ступающего своими бесшумными мягкими лапами под покровом джунглей в знойной южной ночи.

Он не любит говорить, хотя обладает приятным голосом и хорошо поставленной речью, по его манере разговора можно легко понять, что он свободно владеет несколькими языками. Он может сделать вид, что вдруг смутился посредине разговора, покраснеть слегка, склонить голову и наблюдать за собеседником из-под опущенных ресниц. Самое настоящее кокетство, отточенное до невероятных тонкостей и применяемое повсеместно с редкой легкостью и умением. Его речь лишена слов-паразитов, общепринятых лексических выражений, молодежного сленга и прочих вещей, так режущих любой слух…