Эта улица в центре Москвы долго не менялась, и слава Богу. Город — всегда живой организм. Он растёт, переделывается, меняется ввысь и вширь, это нормально. Сретенка начиналась и заканчивалась церквушками. Со стороны Рождественского бульвара маленькая церковь Успения Богородицы была построена в 1695 году, а в конце улицы, у Сухаревской площади, церковь Св.Троицы. А уж чего там только не было внутри во времена советские... Переулки по названиям своим оставили память о многочисленных ремесленниках. Печатников переулок, пушкарей и литейщиков. Колокольников переулок получил название по колокольным мастерским, завод Моторина, который отливал колокола.

Древняя Москва была окружена земляными валами и крепостной деревянной стеной, деревянные въездные ворота, рвы — всё охраняло город вокруг Кремля. То, что потом стало Садово-Сухаревской улицей, считалось окраиной города...И на этом конце Сретенки высилась красивая Сухаревская башня, построенная в 1695 году (тогда крестьяне обязаны были ввозить большие камни в город). Название «Сретенские ворота» смущало меня всё детство, ибо я их так и не нашла.

На Рождественском бульваре внизу находилось питейное заведение, которое, как и Трубная площадь, издавна имели дурную славу. Мамина школа находилась там же на бульваре, и надо было пройти мимо лотошницы с горячими бубликами с маком, от которых дух захватывало. Она хорошо помнила красивую Сухаревскую башню, про неё и округу ходила слава, что там колдуны и гадалки... Пошло это с тех пор, когда там была открыта первая Морская навигационная школа, да ещё соорудили обсерваторию, ещё во времена Петра, «заумная» — так и называл народ эту башню. Так что, с двух сторон улица была опасной, бабушка запрещала ей гулять по вечерам.

Ёлки были разрешены повсюду с 1935 года, и мама с дедушкой впервые наряжали её дома игрушками, которые делали сами из цветной ткани, бумаги, проволки, вешали конфеты и мандарины. Настоящая большая ёлка со сверкающими игрушками наряжалась перед Цирком на Цветном бульваре, и там народ заливал маленький каток. Обычно зимой москвичи ездили кататься на коньках в парк Сокольники. Иногда мама прогуливала уроки, удирала с парнями кататься. Парк был тогда зелёной окраиной города... Летом длинные аллеи скрывали влюбленных, и запахи сирени разливались вокруг, и соловьи заливались с рассветом.

Скоро совсем исчезнет наша старая Москва с её бульварами, тополиным пухом, кривыми домами и перекошенными оконцами. Строилась она хаотично, разбросанно, привольно, а уж дороги и метро прокладывались потом. За окнами моего детства зимой на мороз вывешивали сетки с продуктами, также их хранили между рамами, а щели заклеивали белой бумагой от холодных ветров. На Новый Год окна разукрашивали сюжетами из сказок. Если пройтись по переулкам, видно, как из трёхэтажных домов позже надстраивались ещё этажи. Эти дома дешёвых квартир обычно сдавались в наём. Домики осели и перекосились. Потом и вовсе стали теряться на фоне высоких многоэтажек. Но, непременно между ними были маленькие зеленые садики и дворики со скамеечками, старые голубятни. Вот эта кособокость и есть своеобразие старой Москвы.

Моя мама была поражена разнообразием хлеба в Филипповской булочной и её запахами с детства. Бабушка после голода гражданской войны не могла оторвать глаз от чёрного, ржаного, полубелого, ситного и простого хлеба между колец баранок и разнообразных пирожных. Она схватила малышку на руки и со слезами на глазах прошептала ей:

— Смотри, смотри, доченька, и запомни. Ты хорошо запомнила? Мамочка твоя никогда такого не видала.

Полированная «свердловская булка», как называли её тогда, и сегодня продаётся на Сретенке, но покатые стеклянные витрины, высокие вазы конфет, старинные лепные сохранившиеся потолки, разнообразие выпечки уже не удивляют москвичей, а многие и не догадываются, что ходят по историческим местам. Мы в Филипповскую булочную в детстве ходили — запах ванильных сухариков и корицы, перемешанный с запахом свежевыпеченного хлеба не передать, не описать, не забыть. Бабушка покупала мне тоже сдобную булку в виде уточки, где вместо глаз был вставлен изюм, и внутри был изюм. Я получала разрешение съедать её во время прогулки! Домой мы несли бисквиты и пирожные, и она устраивала чаепитие с моим обучением сервировки стола, манерой сидеть, есть и пить, заваривать чай.

Мой Последний переулок шестидесятых начинался с отделения милиции и кинотеатра «Уран», куда мы часто бегали с сестрой. Потом это стал театр-студия. В начале Сретенки был ещё один кинотеатр «Хроника», там тоже иногда смотрели документальные фильмы. Кинотеатр этот был на углу, и, завернув на Сретенский бульвар, мы попадали в старую «Галантерею», где когда-то работал директором наш дед. Что интересно, простояли эти кинотеатры и магазины сто лет, также, как старинная аптека, магазин «Ткани», магазин «Грибы-ягоды» и «Обувной» посередине Сретенки.

Я родилась «на Арбате, у Грауэрмана». Тогда эта фраза не звучала, но потом в ней появился некий снобистский оттенок. Так вышло потому, что бабушка была врачом. Она в годы войны была Главврачом эвакуированного госпиталя, и потом, по возвращении в Москву, стала зав.отделением больницы. Если продолжить в том же духе, то мы жили на Рублевке, а центр у бабушки был удобен для маминой работы, и, можно было вечером сходить куда-то, оставив меня у бабушки. Рублевка была пригородом, а военный городок, где мы росли в деревне без транспорта, в лесу, и до ближайшей дороги шли чистым полем в мороз и вьюгу, по колено в снегу. Я, можно сказать, выросла в ординаторской...и очень любила оставаться у бабушки в Последнем переулке.

Удивительно, какой она была доктор, с ней советовались другие врачи, она помнила людей, и люди любили её. В детстве идёшь по Сретенке, держишь бабушку за руку, а с ней, то и дело здороваются, то в аптеке встретит больного, то в магазине. Народ всегда в очереди стоит, известное дело, так порой она краснела, когда голосистая продавщица в магазине «Грибы-ягоды» громко всем говорила:

— Доктор! Это мой доктор, люди добрые, пропустите её, идите сюда!

— Нет, нет, что Вы, не придумывайте!

Народ расступался. А фигура у нее была стройная, ноги красивые, летом то и дело приставали. До старости часто окликали, чтобы познакомиться, но когда она оборачивалась, извинялись. Она шла на шпильках, всегда модельная стрижка, строгая. Даже во дворе уголовники притихали, заслышав её каблучки. Были там два брата, то и дело возвращались в тюрьму и обратно. Мошенники промышляли на московских рынках, поговаривали, что они обчищали квартиры. Они иногда сидели в тулупах при входе под арку, и в темноте лишь мерцал красный огонёк от папирос. Бабушка их тоже лечила, ходила «на дом по вызову». Много татарских семей жило в Последнем переулке. Мал мала меньше, всегда, даже летом, в валенках, тёплых платках и шароварах, а поверх халатов стёганные ватники или жилетки. Докторшу, свою соседку, они тоже уважали, всегда угощали жирными беляшами, а на праздники обязательно душистым пловом.

Сретенка со своего холма всеми переулками спускается вниз на Трубную. Иногда бабушка брала меня туда на рынок, но она привлекала грузин, зазывали — только подойди! Я боялась их, но люблю до сей поры ходить на базар, как и все москвичи. От Центрального рынка в пять этажей у многих остались яркие воспоминания... Прилавки с разных концов страны пестрели национальной одеждой, выбор разных сортов творога, мяса и разноцветные горы овощей разных республик, был необыкновенным.

Однажды летом, уже лет в двенадцать, я стала спускаться вниз по переулку. Жарко, окна открыты, я застыла, заглянув в окно без занавеси... Красивые бронзовые лампы, шелк на стенах, резная ширма в углу, старинный диван с высокой спинкой и горы книг везде, в шкафах, на полу, на столе, на фортепиано. Фарфоровые статуэтки, картины в рамах, все было из прошлого и поражало красотой. Вошёл седой мужчина и улыбнулся, мне стало стыдно, но он окликнул, чтобы не уходила. Поговорили, спросил, люблю ли я книги, позвал в гости, я смутилась и попрощалась. Много воды утекло с тех пор, и живу я давно в других краях...

Улица притягивала. До 2013-го ещё сохранялось её лицо, когда я шла снизу от Цветного бульвара, и глазам своим не поверила, увидев на Трубной улице маленькую старинную булочную. Поднялась немного по переулку, и кусочек сдобной булки завис в руке от удивления. Передо мной на крыльце стояла такая же точно татарская бабушка в цветастом платке и в валенках, как в моём детстве, а у ног её возился малыш с ведёрком.

Прохожу мимо банка, вход которого поддерживают фигуры Атлантов. Оказывается, наша уличная арка теперь стала внутренней частью банка...Заглянула в окна офиса, там компьютеры, столы, свет горит. А это была большая кухня, а дальше были наши окна и окна соседей... «У вас там стоит холодильник? Очень мило, он у нас там тоже стоял, первый, маленький».

Сретенка сегодня совсем другая. Не осталось уже ничего от старинных магазинов, нет многих низеньких старых домов в переулках, их долго сносили, находили клады в стенах, встроили лифты, где возможно. Дома высятся, гостиницы, кафе и рестораны. Мне не очень нравится современная тенденция строить и строить рестораны, бары, кафе и грили, будто людям для развлечений только этого и надо!

Приехала в Москву, прошлась в центре по любимым улицам... Рестораны и пекарни, чайные и чебуречные, вареники и грили, пивные, блинные. Я была огорошена... Ни магазинов, ни подарков, ни галантерейки не было на Сретенке! Но согласитесь, все эти «Шоколадницы» и хачапурики не заменят людям кинотеатры и картинные галереи. Зато насчитала шесть аптек... не мудрено... Скупили всю Сретенку отели и банки. Засияли заново купола Сретенского монастыря, и по-прежнему очаровательные старинные диваны на Сретенском бульваре, и ещё радуют глаз крепкие деревья Рождественского бульвара, его разноцветные фонари, словно Рождество каждый день.