Сначала он был Серёжей. И всё было просто.

Серёжа, Серёжка, Серёженька — сыночек и внучек, любимый, родной мальчишка, которому можно почти всё, кроме «много мороженого за раз», «уходить далеко» и «вообще уходить без спроса». А ещё нельзя было говорить с незнакомыми людьми, гонять на велике без рук, грубить старшим и поздно ложиться спать. Нужно было есть, не капризничать, читать книги, делать задания и слушаться взрослых: дома, в садике, а потом в школе.

В общем, самым главным правилом было «вести себя, как хороший воспитанный мальчик», что ему не всегда удавалось. Но, тем не менее, сложностей во всём этом не было никаких, ведь у взрослых всегда были ответы на все вопросы. Пусть иногда странные и не совсем понятные, но всё же ответы. И потому даже самое непростое в итоге казалось простым.

А ещё были глубокие лужи и жёлтые листья, цветы на окнах, снежные горки, новогодние ёлки, мамины руки и папин волшебный карман, в котором всегда находилось что-то вкусное. Были подарки и смех, дни рождения, гости, весна, тёплый ветер, новые листья, и длинное-длинное лето в деревне. А там старый пёс, и ягоды прямо с куста, и смешные цыплята, и речка, и столько всего манящего, яркого, звонкого, что времени на всё это всегда было мало. И потому он порой подолгу не мог уснуть, мечтая и строя планы, но вскакивая в итоге очень рано.

А потом снова была осень, и лужи, и листья, и оладья с вареньем, и вазы на окнах, и мамины руки, и папин волшебный карман. И такой большой, такой огромный мир, где всё было так просто…

До тех пор, пока он не стал Серёгой. До тех самых пор, пока вместе с именем не изменилось и всё остальное.

Серёга, Сергей — долговязый нескладный подросток, способный ученик и «свой парень», которому теперь можно было ещё больше, чем раньше, но в то же время стало так много нельзя и неясно, ведь у взрослых уже не всегда находились ответы, да и ходить к ним с вопросами стало намного сложнее. А потому всё то странное и непонятное, что творилось вокруг и внутри него самого, стало вдруг тяжёлым и твёрдым, как тот огромный валун у бабушкиного забора — камень этот очень хотелось, но никак не выходило сдвинуть с места.

Правда, изменилось всё не только в нём самом. Другими стали и мама с папой. Затихли веселье и смех, пропали вазы на окнах, а потом и все папины вещи. «Так вышло, Серёжа, — тихо сказала мама, — постарайся понять…», и ему, растерянному, осталось лишь покорно кивнуть, чтобы не делать ещё хуже, не усложнять, не говорить.

Молчал он вообще почти со всеми, кроме нескольких друзей и одной девчонки. Особенной девчонки, которую так хотелось без конца целовать и никуда не отпускать. Той самой девчонки, которая однажды всё же уехала. Далеко, навсегда уехала, оставив после себя странную, ни на что прежнее непохожую, пустоту. И пустота эта болела ещё сильнее пустоты папиных полок в шкафу и безцветочных окон. К тому же время стало двигаться как-то трудно и медленно.

Он ещё очень долго был Сергеем, но сам тон общения к нему постепенно стал другим. 

Сергей, молодой человек, Вы — прилежный студент, хороший сын, любимый внук и главный мужчина в семье. Серьёзный молчун, привыкший ничего не ждать и ни во что, кроме себя самого, не верить. Не задающий вопросов, не спешащий делать выводы, не слишком умеющий доверять новым людям. Всем, кроме одной. Ещё одной совершенно особенной…

Твёрдый, уверенный и всегда знающий себе цену, однажды он всё-таки стал Сергеем Анатольевичем, добился почти всего, чего хотел. И не закостенел, пожалуй, лишь потому, что для главных своих женщин по-прежнему остался Серёжей.

Серёжа, Серёженька — сын, муж и отец. Человек, прошедший столько сложностей будто бы лишь затем, чтобы после всё снова стало просто. Ведь теперь уже у него самого были ответы на множество детских вопросов. Снова были глубокие лужи, жёлтые листья, снежные горки, новогодние ёлки, тёплые ветры, летнее счастье и весь огромный мир, который с рождением дочери будто бы начался заново.

—Пап, а я когда подрасту, пойду в школу? 

Он улыбнулся, подхватил свою малышку на руки. 

—Пойдёшь. 

—А потом в институт? 

—Думаю, да. Если захочешь. 

—А потом на работу, да? 

—Да, потом на работу. Но ты тогда уже будешь совсем-совсем большая и самостоятельная. 

—Правда? Вот здорово! И что, я тогда тоже буду, как взрослые, Анна Сергеевна, да?

—Конечно, будешь, — он прижал дочку к себе, на секунду замер, стараясь говорить всё так же легко и весело. — Обязательно будешь, родная. Только ты, пожалуйста, не спеши. Ещё хотя бы немного побудь нашей Анечкой, хорошо?