Оказывается, всё с чем сталкиваешься в детстве — неспроста! Всё имеет значение потом… сейчас ставшее настоящим то далёкое будущее.

Когда мне было лет 9-10, у нас в классе училась девочка, как сейчас говорят, из многодетной семьи. Школа поселковая, учеников немного. Даже тогда, когда у многих было трое-пятеро детей, к таким семьям относились настороженно. А там — шутка ли сказать! — десятеро! Поэтому и с их стороны не было особой любви к нам. За неосторожное слово они не бегали жаловаться, а запросто могли дать оплеуху или привести старших сестёр, а то и братьев. Многие из нашего поколения помнят, как все хвастались или угрожали друг другу старшими братьями. Я была в семье старшая, у меня был брат младше меня, и сестрёнка двух лет. Это, наверное, нас (меня и девочку из большой семьи), сблизило.

Мы играли в настоящих живых «кукол», причём «дети» наши правила игры приняли безоговорочно. Сейчас даже странно, мы их купали, пеленали, кормили и выгуливали, даже покрикивали, а они всё мужественно терпели: а как же иначе, дома оставят и играть не возьмут.

Они чётко понимали, что это игра! Наверное, поэтому моя подросшая сестра гонялась за мной, а не за мамой. Это я её учила мыть полы под кроватью, потому что самой не хотелось, главное слова-ключ — «мы играем!». И всё, что мне нужно было сделать, делала с её помощью.

Вот и пришёл вопрос: почему я этого не делала со своими детьми? Времени не было? Да нет, много времени для этого не нужно, главное начать рано — с года, а то и раньше. Про сестру-то я не думала, что она маленькая, а вот про дочь... да... ещё маленькая.

Но разговор не о том. Разговор про многодетную семью. Про их маму говорили разное тётки в магазине. Она не работала и раз в два года рожала, дети выживали не все. Когда мы с одной из её дочек подружились, я стала бывать у них в доме. Это был длинный барак со сквозным проходом через все комнаты, комнат было пять, последняя (с дверью) мамина. В эту комнату никто не входил без разрешения, и это название произносилось так, что было понятно, почему спрашивать об этом нельзя.

Папу я видела очень редко, он работал в лесу, всё время что то мастерил во дворе с мальчишками. В общей массе их дети были озорные, драчливые, не чисты на руку, но честные, и если попадались — признавались и мужественно переносили отцовскую порку. А так работящие мальчишки пасли коров летом, помогали с огородами, кто попросит, да и сами много чего мастерили под руководством отца. Это с ними я научилась ходить в лес по грибы и ягоды. Что меня удивляло — у каждого было своё дело на благо семьи. Никакой очереди. Один занимается только дровами, один только едой, кто-то стиркой, уборкой, кто-то баней, а летом огород и живность в сарае.

На моей подруге были маленькие. У них дела не было, они сами выбирали кому помогать, тут всё зависело от авторитета того, кому эта помощь идёт. Старшие девчонки всё шили, вышивали, вязали под присмотром матери и младших. Было в этой семье какое-то умиротворение, что ли, мне нравилось там бывать. Если на улице они были шумные и драчливые, то дома было тихо и не суетливо, если младшие принимались тузить друг друга, чего-то не поделив, то старшие быстро справлялись раздавая щелчки налево и направо.

Когда я приходила к ним, мама была, как правило в своей комнате, что уж она там делала — не знаю, думаю, читала. Книг было у них много, со сказками Афанасьева я познакомилась у них. Знаю, мама им читала по вечерам и это было... так многозначно! Не дай бог, если по чьей то вине расстроилась мама и решила в наказание не читать. Это равнялось апокалипсису.

На моей памяти она рожала дважды. Мальчик отправился в мир иной совсем маленьким, месяцев трёх, а вот девочка выжила, и она оказалась последним ребёнком одиннадцатым живым. Вместе с этой девчушкой мама стала бабушкой, старшая дочь родила внучку.

Старший сын был в армии, один из братьев был без руки, вернее, она была, но не рабочая, зато другой рукой он дрался здорово, и все младшие на разборки приводили именно его.

Сколько же их маме было лет? Не знаю! Это была высокая худощавая черноволосая женщина, а папа был рыжий и безбровый. По моим понятиям, она была красивая, а он совсем нет.

Разговоры ходили разные, как и все семьи, эта семья тоже приехала по набору в леспромхозы из разных западных регионов как России, так и республик, но в моей памяти не сохранились эти знания, а может, их и не было. Наши тётки не особо любили её, мою маму тоже не радовала моя дружба с этой семьёй. А я при удобном случае сбегала из дома вместе с сестрой к ним поиграть. Почему? Их мама выглядела очень серьёзной, но глаза её лучились теплом.

Я любила оставаться на ужин, если приглашали. Это был ритуал, в котором участвовали абсолютно все. На стол накрывали младшие, каждый нёс тарелку с ложкой и ставил на определённое для него место. Еду несли старшие, и это напоминало карусель. Каждый знал свою роль, никто под ногами не путался, когда было всё готово, в кухню входила мама — и трапеза начиналась. Никто друг с другом не разговаривал, отвечали только на мамины вопросы, и странным образом за столом начиналась общая беседа. Мне тоже нравилось отвечать на её вопросы.

Самая маленькая была на попечении сестры старше моей подружки, она отвечала и за стирку в семье. На моей памяти ей купили стиральную машинку с центрифугой, это было событие. Был у них в семье и самоделкин, он делал им велосипеды и самокаты, года на три-четыре старше меня. Учились все по-разному, наверное, зависело от того, что он сам хотел. Один из двоек не вылезал, другая от четвёрки рыдала.

Сейчас, вспоминая все это, я задумалась, почему меня жизнь сталкивала-вела именно таким образом? Моя первая работа няней состоялась в шесть лет. Меня оставляли с соседским мальчиком, ему было месяцев десять. Моя задача состояла в том, чтобы играть с ним. Он сидел в кроватке, а потом по звонку будильника надо было дать ему бутылку с молоком и укачать, просто качая кроватку. Главный запрет — нельзя вытаскивать его из кровати. Нельзя так нельзя, и я сама влезала к нему в кровать. Было весело, пока однажды, расшалившись, мы не вылетели из кроватки вдвоём. Сидели, обнявшись, и ревели на всю округу. Он — потому что испугался, а я — от страха, что накажут. Моя мама шла на обед и услышала наш рёв. Кроватку восстановили, меня пожурили, малыша успокоили, молоком напоили и спать уложили. Я очень быстро училась и больше так не делала. Урок был усвоен.

Сколько себя помню, вокруг меня всегда вертелась малышня. В куклы я играла до седьмого класса. У меня был пластмассовый пупс с младенца ростом. Вот и играли мы в дочки-матери по-настоящему. И варили, шили, стирали, мыли, потом наряжали и гулять ходили, и даже в кино со своими «дочками». Перестала я играть после того, как услышала, что маме со смехом говорили, что я заигралась в куклы больше, чем надо. Играть-то я играла, но уже по гостям с куклой не ходила. Удивительно, как всё не случайно в этом мире!