(Из «Рассказов о Нините»)

Не только из работы складывается колхозная жизнь. Вечера свободны — можно болтать, петь, строить планы на будущее, писать письма домой. Можно гулять под звёздами по пустынному селу и вдыхать чудесные запахи с полей. Можно кокетничать с Санькой — просто так, от полноты жизни. Можно разыгрывать простодушного Кешку и, хихикая, вспоминать, как он, придя в Нинитино дежурство на обед и глядя только на неё, уселся в лужу киселя, пролитого на скамейку. Его желтовато-смуглое лицо побагровело, и он пулей вылетел за дверь. И как он на сушилке, где Нинита с Алёнкой работали на горохе, глядя на Ниниту, а не под ноги, поехал на слое гороха и шлёнулся на пол так, что с головы слетела кепка. Он вскочил, смущённо почесал в затылке и убежал.

А когда идёт дождь, можно дремать под его шелест по крыше, можно рассказывать друг другу разные истории; можно наслаждаться вкуснейшим деревенским хлебом с самыми вкусными в мире помидорами, которые прислали из дому Лариске!

В тех местах сентябрь ясный и тёплый, настоящая золотая осень. Но воздух по утрам уже холодный, бывают заморозки.

Выйдя однажды таким утром на работу и увидев покрытый инеем, совсем серебряный луг, Нинита, охваченная поэтическим духом, воскликнула:

— Серебристая трава на лугу стояла!

На что Алёнка сразу же откликнулась:

— Но пришла корова и её сжевала!

Девчонки весело засмеялись и зааплодировали.

Полевые работы заканчивались, скоро должны были начаться занятия. Все ждали отъезда с нетерпением, но за ними никто не ехал.

— Может, пойдём погуляем, – предложила как-то вечером Тома. — Вдруг это последний вечер, мы уедем и никогда ничего этого больше не увидим…

Девочки молча оделись и вышли на тонувшую в темноте улицу. Где-то далеко на горизонте всплывал огромный оранжевый диск Луны — как будто зажигали волшебный фонарь, но света давал мало. Звёзд на чёрно-синем небе почти не было. Дорога была хорошо известна, и они пошли к окраине села. Выйдя на пригорок, они заметили невдалеке какое-то движение и остановились. Через несколько минут к ним подошли мальчики, тоже решившие погулять напоследок.

— Почему-то звёзд нет, — взглянув на небо, заметил Толя.

— Наверное, спать легли, — не удержался от шутки неугомонный Санька.

Нинита вдруг услышала шорох сзади, и кто-то взял её за руку. Она оглянулась — это был Кеша. Отдёрнув руку, она отодвинулась. «Этого ещё не хватало! — с досадой подумала она. — Тоже мне поклонник! Вот если бы это был Павлик…» Но Павлик был далеко и никогда не пытался взять её за руку.

Отвернувшись от Кеши, она взглянула на небо — и в то же мгновение там как будто чиркнули спичкой: вспыхнула яркая искра, прочертила небо и погасла.

— Метеорит! — в восторге воскликнула Нинита.

— Ты загадала желание? Успела? — с волнением подалась к ней Тома.

— Не успела… Но, может, ещё пролетит!

Метеоритов больше не было, все погуляли немножко и пошли домой.

Следующий день был выходной.

— Хорошо бы помыться, — мечтательно сказала Галя.

— Я в бане голову мыть не хочу, — отозвалась Люда. — После этой воды волосы, как пакля.

— Тогда пошли на речку! — Нинита поднялась и стала собираться.

— Холодно же, — нерешительно возразила Галя.

— Вода теплее воздуха, — напомнила Нинита. — Мы ведь мылись уже так. Не замёрзнем.

На речке было пусто и в самом деле холодно. Да разве в 17 лет чувствуешь жару или холод? Жарко ли, холодно ли, тебе хорошо, и ничего не стоит жариться на пляже или в 40-градусный мороз идти по улице в расстёгнутом пальто.

Вода была как парное молоко и даже, казалось, грела.

— Ой, снег! — испуганно воскликнула Алёнка.

С неба слетали редкие, крупные хлопья снега и, коснувшись воды, исчезали.

— Надо же домыться! — Нинита продолжала споласкивать волосы. — Я в детстве вообще до снега купалась, мама меня так закаляла.

Раздавшийся с берега свист заставил девчонок вздрогнуть. Там стоял Петя, их старший, и махал рукой.

— Скорее! — крикнул он. — Моряков едет!

Девчонки в несколько минут домылись, оделись и, замотав головы полотенцами, бросились домой собираться. Вещей у них было немного, и через полчаса все были готовы.

Послышалось нарастающее гудение мотора, и перед домом остановилась большая грузовая машина с брезентовым верхом.

— Здравствуйте, колхозники! — Моряков приветливо улыбался. — Вот и отработали! Как вы тут? А, вижу, хорошо: розовые, бодрые. Ну, что же, домой, а потом — учиться. Полезайте! — и он откинул заднее полотнище брезента.

Обратный путь всегда короче, и ребятам казалось, что в Никольск приехали быстро. Было ещё время до отъезда домой. Все устремились в магазин. Хотелось есть, а из Васильково никто ничего с собой не взял. Полки магазина к вечеру опустели, и лишь несколько кружков местной полукопчёной колбасы лежало на прилавке. Колбасу тут же купили и разделили между всеми. По пути к вокзалу откусывали на ходу  (ножа ни у кого не нашлось)  и с наслаждением жевали.

Настало время прощаться до встречи в институте. Попутчиков у Ниниты не оказалось. Она устроилась в полупустом вагоне у окна и стала глядеть в темноту. Ехать было не так уж долго, и ложиться спать она не собиралась.

Ночь за окном завораживала. Нинита всегда любила смотреть в ночное окно поезда. Проплывали далёкие огоньки, проскакивали столбы с проводами, как будто падавшими к земле, а затем взлетавшими вверх; у станций мелькали на земле красные и синие огни маленьких светофоров. Колеса выстукивали: «Скорей домой! Скорей домой!»

Ещё немножко — и её станция. Надо привести себя в порядок, хотя бы причесаться, и она сунула руку в наружный карман рюкзака за зеркальцем. Под пальцами что-то зашуршало. Нинита удивилась: никаких бумаг в карман она не клала.

На сложенном вчетверо тетрадном листке были написаны её имя и фамилия. Она развернула листок.

«Вот летит метеорит,

Яркой звездочкой горит,

А моя любовь горит

Ярче, чем метеорит.

Пролетевшая звезда

В небе гаснет навсегда,

А моей любви звезда

Не погаснет никогда».

Ни обращения, ни подписи. Почерк был Кешкин — с особыми хвостиками в некоторых буквах. Он, оказывается, стихи пишет! Она ещё раз прочитала стихотворение.

Какая женщина, сколько бы лет ей ни было, не знает, что мужчина в неё влюблён или, по крайней мере, неравнодушен?.. Конечно, она знала, что Кешка… Но зачем это ей? Она не чувствовала к нему ничего. Да и смешной он был какой-то, нелепый. Такие ей никогда не нравились. Она опять вспомнила Павлика. Но что толку… Она пожала плечами, сложила листок и сунула его поглубже в рюкзак.

Промчались четыре года увлекательной институтской жизни. Кеша все время старался быть поблизости от неё, но про стихи не упоминал. Иногда он говорил ей что-нибудь обыденное, а так больше смотрел и молчал. Девчонки поддразнивали её им, но она не обращала внимания. Не так уж это смешно и интересно, а потом — есть ведь и другие мальчики.

После четвертого курса группу расформировали, и в новой группе Нинита доучилась до окончания института. С Кешей она мельком встречалась только на общих лекциях. А потом — потом распределение разбросало их по всей стране. Институтские связи слабели, недолгая переписка прекращалась, и мало кто знал что-то о тех, с кем учился и дружил.

Прошло не «три года», как пишут в сказках, а гораздо больше. Однажды, возвращаясь домой с работы, она открыла почтовый ящик — обычный почтовый ящик, который открывался без логина и пароля, а просто маленьким ключиком. Там лежало письмо от институтской подруги из далекого заполярного города. «Тебе приветы от наших, — писала она. — Я ездила на курсы и встречалась с некоторыми. Лида в нашем городе работала, а потом уехала. Валя в краевой больнице по специальности. Санька заведует отделением, но не важничает, весёлый, как раньше. А Кеша живёт в своём городке, так и остался на участке в поликлинике. Работа ему нравится, он доволен. Женился, две дочки у него растут».

В последней фразе чувствовалась улыбка. Все ведь знали, что Кешка… Она перечитала письмо и вспомнила тот вечер, прогулку, бездонное тёмное небо и прочертившую его огненную искру. Выдвинув ящик письменного стола, она вынула папку с разными бумагами, порылась в ней и извлекла сложенный вчетверо, слегка пожелтевший листок. Развернула его, пробежала глазами, взяла ручку и приписала внизу:

«Да, летел метеорит,

Но погас и не горит».

Отложила ручку и задумалась. Что-то не давало ей покоя, но что? И тут она поняла: раскаяние.

— Прости меня, Кешка, — беззвучно сказала она. — не могла я в 17 или в 20 лет понять тебя. Ведь я-то к тебе не чувствовала ничего. Посмеяться, разыграть — вот что мне было интересно. А понимание и сочувствие приходят гораздо, гораздо позже. Может быть, я только теперь стала понимать, что если не любишь ответно, так хоть уважай любовь к себе и относись бережно, благодари за то, что тебя любят, и даже преклоняйся перед этой любовью».

Телефонный звонок заставил её как будто вынырнуть из темноты того давнего вечера с летящим метеоритом.

— Да? — лицо её вдруг осветилось нежной улыбкой. — Уже освободился? Ну, конечно, жду! И я тебя…

Она посидела ещё немножко, глядя на листок со стихами, положила его в папку, аккуратно завязала тесёмки, убрала папку в ящик стола и, заслышав знакомый звонок в дверь, пошла открывать.

Автор иллюстрации — Ирина Окрент