Утром я встал с постели и первым делом начал просматривать вакансии, отправил своё резюме в семь разных мест и, порядком вымотавшись, весь день просидев в роскошной комнате квартиры своих родственников, решил прогуляться. Дома было тихо и пустынно: Агния и Рудольф ещё с утра отправились по делам, дав мне дубликат ключей от квартиры.

Вышел я из дома, а на улице лежит снег, самый настоящий! Но ведь ещё вчера было лето?! Потрогал руками — правда, снег. Но, может, он, как и в Томске бывает, выпадает и здесь в середине июля? Однако холодно: я в брюках и рубашке за пять минут уже замёрз. Вернулся в квартиру, надел куртку, сапоги.

Давно я хотел посмотреть Дворцовую площадь, побывать в Зимнем дворце. В ту сторону я и отправился: сел на «Площади Восстания», вышел на «Адмиралтейской». Ещё в метро меня охватила секундная паника: за мной кто-то следит, но я решил, что мне просто показалось. Совершенно чужой для меня город, никто меня здесь не знает, кто мог за мной следить?

Было удивительно темно для пяти часов вечера. Я вышел к Исаакиевскому собору и поразился его огромным размерам, массивным колоннам, тёмно-золотистым куполом. Я обходил его вокруг и рассматривал со всех сторон, и опять мне показалось, что кто-то пристально за мной наблюдает. Я перешёл дорогу, пересёк парк и увидел, наконец, Дворцовую площадь с высоченной колонной, здание Зимнего дворца со скульптурами на крыше. На миг мне показалось, что скульптуры передвигаются, разговаривают друг с другом и смотрят на меня, указывают на меня! Но, видимо, это всё порывы ветра, который неожиданно вылетел, только я вышел из парка.

А за дворцом простиралась река. Ясно же: Нева. Городом на Неве ведь зовут Петербург. И как-то было здесь совсем тихо, редко проезжали машины по набережной, почти не было прохожих. Воздух был морозный, свежий, ярко блестел снег на Неве в свете фонарей. Вдруг я заметил на реке двоих рыбаков: они сидели прямо на реке ближе к Васильевскому острову на складных стульчиках. Спустился на реку. Надеюсь, лёд крепкий. Подошёл к ним.

— Что, клюёт? — задал я самый тупой часто задаваемый рыбакам вопрос.

— Да вот, не жалуемся, — сказал один из них, с длинными рыжими бородой и усами, показывая ведёрко щук и окуней.

— У-ух ты! — не ожидал я увидеть такой богатый улов.

— Это ты ещё в тыща осемьсот двадцать четвертом наш улов не видел! — возразил другой рыбак в шубе и в шапке-ушанке с торчащими в разные стороны «ушами», вынув изо рта курительную трубку.

— В каком году? — я не поверил своим ушам.

— Ну в том, что ещё наводнение тогда было, знаешь? Вода на 4,5 метра поднялась, ещё отметки в Петропавловке сохранились, видел? — продолжал рыбак с трубкой и в ушанке, энергично подходя ближе, будто пытаясь вызвать из моей памяти воспоминания того года. — А-а-а, — словно вспомнив, он с жаром хлопнул себя по лбу, — точно, ты ж не местный!

— Хм, да. А как вы узнали? — мне стало любопытно: может, существуют какие-то признаки, по которым можно отличить петербуржца от приезжего.

— Ну как это, сразу видно... — начал рыбак с трубкой, разводя руками в пространстве. Шуба на нём была расстёгнута, будто накинута на него небрежно.

— Не, врёшь ты, Олежка! — перебил его рыжебородый рыбак. — Самый большой наш улов был во время Полного погружения!

— А что за полное погружение? — я был готов послушать этих чудаков.

— Это день, в который Санкт-Петербург оказался полностью погружён под воду, — как-то даже торжественно сообщил рыжебородый.

— Да, но вообще не совсем полностью, — уточнил рыбак в ушанке.

— Да практически полностью! — махнул рукой рыжебородый.

— Как так? — спросил я.

— Ну, значит, слушай, — сказал Олежка, и, наполнив свою трубку табаком, поджёг его и продолжил рассказ. — У этого города есть много Хранителей.

— Да, место-то необычное, ему без Хранителей не выжить, — перебил его рыжебородый, посматривая на кончик удочки. Кажется, кончик дёрнулся.

— Так вот, в числе Хранителей этих, — продолжал другой рыбак, выпустив в воздух виток дыма в форме знака бесконечности, — есть сфинксы и грифоны. И что-то их недобрая взяла: то ли кто-то что-то у кого-то украл, то ли они охраняемую территорию не поделили — звери же, хищники, — поссорились они между собой, а другие Хранители не могли примирить их. Дошло до того, что сфинксы пошли на грифонов войной. Вообще на сфинксов это не похоже, никогда такого не было. Начали выяснять, кто главнее, уже война за власть пошла, тут и остальные Хранители включились, каждый принял свою сторону. А в это время город-то без присмотра остался, раньше-то Хранители и за водой, и за землями следили. Нева разбушевалась, вышла из берегов. Мы упрашивали Хранителей прекратить распри и защитить город, но они нам не внемли — были слишком ослеплены жаждой власти над великим городом.

Тогда вмешались Ангелы: они окутали город небесным покровом (звёзды им пришлось булавкой, словно вишнёвые косточки, вынимать), и он защитил город и его жителей. Город благополучно ушел под воду ровно на один день, и ни один шпиль, ни одна статуя, ни один человек и ни одна пылинка не были тронуты! Более того, люди даже не заметили, что город ушёл под воду: лишь день был на минуту короче обычного. Вот мы тогда с Пронькой наловили рыбы! — Олежка максимально развел в пространстве руками, показывая, какой у них в тот день был улов. — Ведь мы тогда в самый момент перед полным погружением, перед закрытием покровом каак расставили сети, представляешь? — тут он пихнул меня локтем в бок для передачи мне своих ощущений наверняка, глаза его блестели от воспоминания успеха. — Вот что значит поймать удачный момент!

— Ну а как же город? Как он выжил после наводнения? И чем закончилась война сфинксов и грифонов? — странно, но я уже начинал верить в эту историю полного погружения, говорили же мне, когда в Питер собирался ехать, что город это загадочный, всякие байки рассказывали, я только усмехнулся, но рыбак говорил настолько убедительно, что я ему верил.

— Это дед Иван всех спас, — вступил в разговор рыжебородый Пронька.

— Ну прям уж спас! Скажешь тоже, — недовольно фыркнул Олежка, выпуская очередной виток дыма.

— Да без него бы сфинксы и грифоны не примирились! — настаивал Пронька. — Обычным дворником был, а хорошо знал своё дело. Всех жильцов дома знал в лицо, со всеми всегда был приветлив, дворничьи обязанности всегда исправно выполнял. Простой смертный, он обратился к Хранителям, и они его послушали. Главное, нужные слова уметь вовремя сказать. А он это умел.

— Ну не знаю, — пожал плечами Олежка. — По мне так кто-то из Хранителей, наконец, заметил, что из-за их спора, из-за войны, они перестали свои обязанности выполнять. И война закончилась. Поняли, что здесь каждый важен, каждый свою роль выполняет, общими усилиями они заставили отступить воду. Вот что значит командная работа!

— Да, но этому их и научил дед Иван своим примером! — сказал Пронька. — Каждый важен, каждый занят своим делом.

— Потом о деде Иване даже Пыляев написал, может быть, видел граффити на Петроградке «Мужик с вязанкой дров»? — обратился Пронька ко мне. — Город помнит своих героев.

— Гляди! Клюёт! — крикнул Олежка, указав на Пронькину удочку.

— Ох, заболтались мы! — спохватился Пронька, ловко подсекая и выводя рыбу на лёд.

Вытащил ерша сантиметров десять. Снова закинул.

Я глянул на часы, было уже за полночь. А завтра первое собеседование.

— Рад был с вами познакомиться, но мне пора, — я пожал рыбакам руки, на ощупь руки были какие-то странные, будто невесомые, прозрачные.

На небе уже давно взошла полная луна, пришлось идти домой пешком. Обратный свой путь я не помню, как будто его и не было. Будто бы я сразу проснулся утром следующего дня в постели. Ярко светило солнце и стояла душная жара, вопреки вчерашней зиме. Решил, что приснилось. Но что же я делал вчера вечером и половину сегодняшней ночи?

После я видел этих рыбаков снова, говорил с ними, но они и словом не обмолвились о первой нашей встрече, а спрашивать об этом прямо мне было неловко.