Разговор этот я подслушала случайно, ранним субботним утром, в полупустом автобусе. Сидящие прямо передо мной мать и дочь говорили совсем не громко, но, пусть даже меня с детства учили не подслушивать чужие разговоры, случайно зацепившись слухом за одну-единственную фразу, я уже не смогла не слушать дальше.

—Знаешь, мам, когда я успокоюсь и буду счастлива? Когда ему будет не всё равно, где я и что со мной. Точка.

—Точка-то точка, но сказать тебе, от чего ты, по хорошему, сейчас уже счастлива должна быть? От того, что он жив и здоров, что ты хотя бы примерно знаешь, где он, как он, что с ним. Знать это всё и благодарной быть молча. Иначе не любовь, а эгоизм какой-то получается.

—Ну да, конечно. Всё правильно! Уж куда проще быть такой правильной, когда знаешь, что тебя дома любящий муж ждёт, с которым тридцать лет вместе.

—И что? Ты уже не маленькая, чтобы думать, что с твоим отцом всегда было просто!

—Хм, мам, да брось ты! Ни с кем не бывает ВСЕГДА просто. Всех временами так заносит, что только держись! Но всё равно, как бы ни было, а папа всегда с тобой рядом и был, и есть, слава Богу. А ты как вышла за него в двадцать два, так и всё. Сроду не знала, что такое одной, ненужной, в пустой квартире… 

Эгоизм! Не слово, а пафос сплошной! Где ты вообще видела любовь без эгоизма, чтобы вот прямо любить-обожать, но взамен НИЧЕГО не ждать? Нет, в теории, может, и можно так. Но, наверное, только с тем, от кого тебе вообще ничего не надо. Ну или было надо, но уже остыло. 

Помнишь, у меня в юности друг был? Да-да, тот самый. Я же ведь влюблена в него было по уши. Месяца три. А потом присмотрелась, подумала и… само как-то всё остыло. Получается, плохого он сделать ничего не успел, мне самой от него ничего не надо – идиллия. Звоним друг другу раз в полгода, с праздниками поздравить, и всё. Любовью, конечно, уже не назовёшь, но нежности у меня к нему остался вагон и пара сумок. И при этом, заметь, вообще никакой корысти! Даже если общения не станет, всё равно только добра ему буду желать, потому что раньше хорошего у нас было много, а сейчас мне от него ничего не надо. Кроме этого даже не знаю, какой тебе пример привести. Чтобы вообще без эгоизма. 

—Ребёнок.

—Что ребёнок? 

—Ребёнка любишь без эгоизма, просто так, потому что он твой.

—Это ты сейчас о себе, мам? Или вообще? Потому что, знаешь, это опять пафос какой-то. И неправда. Просто так даже детей не любят. Всё равно даже от самых маленьких уже ждут взамен, что дети будут ласковые, послушные. Иначе зачем все эти: поцелуй маму, обними папу, покажи, как ты меня сильно любишь и прочее? Хочешь сказать, что если бы мы с Гошкой относились к вам совсем иначе, ты бы нас всё равно любила?

—Да.

—Допустим. И прямо совсем не страдала бы, что у всех дети как дети, а у вас мы? Два сухаря неблагодарных, ни ласки, ни заботы. Вообще ничего бы не ёкнуло ни разу? Ни одной слезинки бы, ни одной мысли мрачной?

Ответом ей стало молчание.

—Вот о том и речь, мам. Красиво говорить что угодно можно. И про детей, и про друзей, и про мужчин. На словах всё легко. А на деле даже правильные все хотят, чтобы их в ответ любили. Чтобы тем, кого они любят, было на них не плевать.

—Наверное, так… Только всё равно неправильно как-то. Ведь с ним же хорошо всё, этому радоваться надо. 

Молодая женщина усмехнулась. 

—А я что горюю что ли? Слава Богу! Жив-здоров, цветёт и пахнет! И всё хорошо. Ему. А мне это всё как? Ну вот как мне это всё, мам? Сама подумай. То ли есть он, то ли нет. Места себе найти не могу… А тут ещё вы все со своими советами, правильные такие, умные. И не объяснишь никому… 

—Зря ты, девочка моя, злишься. Мы ведь не зла тебе желаем. Ты нас тоже пойми: вот так вот сидеть и смотреть, как родной человек мечется, просто разве? Непросто. И если так всё плохо, то бежать тебе от него надо, вот и всё.

Ещё один горький смешок.

—От него? А причём тут он, мам? Если и бежать, то от себя надо! Потому что это же моё всё, внутри меня. Я бы, может, и сбежала давно, только вот, знаешь, в чём беда? От себя не больно-то побегаешь. Сам себя всё равно везде найдёшь и догонишь. Так что… Ладно, пойдём. Нам выходить на следующей.

Поднявшись со своих мест, они вышли на ближайшей остановке, оставив меня в раздумьях настолько глубоких, что отделаться от мыслей об этом разговоре я не могла ещё очень долго.

Навестив, как и планировала, сестру, я вернулась домой, будучи всё ещё под впечатлением от услышанного.

—Привет! — муж вышел мне навстречу, улыбнулся. — Ну как? Все живы? 

—Кроме игрушечного робота. Ну и Катиных нервов. Санёк сегодня был в ударе, — я тоже невольно улыбнулась, вспоминая игры племянника. — У него, кстати, колесо на велосипеде спустило, еле накачали. Сто раз пожалела, что ты на работе, честное слово!

—Ты поэтому смурная такая?

—Я не смурная. Я просто думаю…

—О чём? — он подошёл ближе, пристально посмотрел в глаза. — Случилось что-то?

—Нет, но… Как же всё-таки хорошо, что тебе не всё равно! В смысле, что тебе на меня не плевать. И что ты у меня есть…

—Ничего себе! — он снова улыбнулся, привлекая меня к себе. — И с чего вдруг такие мысли?

—Да ни с чего, — обняв в ответ, я уткнулась в его плечо, вдохнула родной запах и вдруг почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. — Просто как-то неправильно, наверное, вообще об этом не думать. Не знаю…

—Мыслитель ты мой! — он легко коснулся губами моих волос, на секунду замер. — Любимый ты мой мыслитель…