Слава был особенным мальчиком. Точнее, не таким, как все, потому что при рождении Бог дал ему всего одну ногу. Вторую же пришлось заменить протезом, который довольно громко скрипел при ходьбе, поэтому Славины шаги просто невозможно было спутать с чьими-то ещё.

Но начать, наверное, стоило бы не с этого. Начинают обычно с начала, но в том-то вся и проблема: я не помню, с чего всё началось. Может быть, с его темных, как будто вовсе без зрачков, глаз? Или с привычки смотреть на мир с улыбкой человека, который знает секреты всех на свете фокусов? Последнее, конечно, вряд ли, ведь дети слишком просты, чтобы задумываться о таких тонкостях. Да и так ли это важно, с чего всё началось? В один прекрасный день это просто случилось — будучи пяти (с приличным хвостом) лет отроду, примерно за год до выпуска из детского сада, я решила выйти за Славу замуж.

Кстати, идея вступить в брак пришла в голову не только мне — мой лучший друг, такой же смуглый, темноглазый, как Слава, собрался жениться на светленькой, с огромными глазами девочке из другой группы. По-моему, именно она, девочка эта, была инициатором затеи. Но, по сути, данная деталь тоже не так уж важна.

На дворе стояло юное совсем лето, а потому церемонию решено было провести на улице, на нашем участке, в огромной беседке, которую украсили бумажными гирляндами и цветами. Решили также соблюсти все правила: кольца (из тонких веток молодого кустарника), свидетели, свидетельства о браке. Последние «выписали» на обычной бумаге при помощи трафарета (заглавие) и просто от руки (основной текст), а потом вложили в твердые красные папочки небольшого размера. Мы, молодожены, разумеется, тоже должны были соответствовать торжественности момента: фата и светлое платье для девочек, рубашки и галстуки для мальчиков.

Весь процесс подготовки — сейчас просто мешанина обрывочных воспоминаний. Чётко помню я лишь процесс создания фаты — её вручную мастерила для меня наша воспитательница Любовь Анатольевна, которая на следующий день должна была нас расписать.

Почему-то из всего, что окружало нас в тот период, сильнее всего запомнился мне диван, стоящий у окна в углу игровой — яркий, красно-фиолетовый, с жёсткой спинкой, ужасно скрипучий и такой же неудобный, но при этом всеми любимый. В тот день мы сидели на нём, поближе к окну и свету. Любовь Анатольевна что-то тихо напевала, но вдруг подняла на меня глаза и спросила, почему я выбрала именно Славу. Я, не задумываясь, ответила, что просто очень хочу о нём заботиться: следить, чтобы он хорошо ел, всегда завязывал шнурки и не забывал про кепку, когда собирается на улицу.

Наверное, для меня, воспитанной в кругу братьев и сестёр, где все и всегда заботились друг о друге, не часто полагаясь на взрослых, ответ этот был абсолютно естественным. Но в глазах Любови Анатольевны мелькнуло что-то странное. Она смотрела на меня долго и пристально, а потом опустила глаза и сказала, что хорошую жену из меня уже воспитали, осталось только воспитать хорошего человека и убавить громкость — я была, да и осталась, довольно громогласной особой.

А на следующий день мы стали мужем и женой. Правда, сам момент бракосочетания я помню не слишком отчётливо — то ли от волнения, то ли от жары в самый ответственный момент у меня закружилась голова. Поэтому Слава очень крепко держал меня за руку и улыбался этой своей особой улыбкой, пока мы медленно и важно вышагивали по узкой дорожке к той самой беседке.

Солнце слепило глаза, в воздухе пахло горячей землей, пылью и одуванчиками, а я почему-то всё время боялась, что пойдет дождь. Но ещё сильнее боялась сбиться с шага и упасть, а потому очень внимательно слушала музыку, заменившую нам свадебный марш.

Эта была одна из любимых моих мелодий, которую я отыскала на просторах интернета совсем недавно и совсем случайно. Наверное, именно она виновата в том, что я решила рассказать эту историю. Или, может, поблагодарить за оставленные на бумаге слова стоит тех, кто историей этой впечатлился? Скорее всего, одного не было бы без другого, но в любом случае спасибо.

К импровизированному «алтарю» вела нас мелодия под названием «Demsels» в исполнении группы «Rondo Veneziano». Конечно, тогда мы ничего этого не знали. У одной из нянечек была кассета (до современных носителей ещё нужно было дожить) с волшебной, как нам всем казалось, музыкой, и потому мы наотрез отказывались засыпать подо что-то другое, не хотели даже сказок! Разумеется, и под венец решили идти в компании волшебных звуков, ритм которых, собственно, и не давал мне сбиться с шага и пропахать носом половину тропинки. Музыка и Слава, крепко сжимавший мою дрожащую руку.

Дальше всё словно в густом тумане. Я не помню, о чем нас спрашивали и что мы обещали в ответ. Но в какой-то момент меня вдруг перестало волновать всё на свете. Остался только запах краски (в беседке недавно окрасили скамейки) и осознание того, что у меня теперь есть муж. Муж, который всё с той же неописуемой улыбкой только что надел мне плетеное кольцо и назвал женой.

Понимала ли я тогда, что это такое? Конечно, нет! Но и шуткой это для нас не было. Мы не просто решили поиграть в свадьбу, радуясь тому, что взрослые нам подыгрывают. Весь следующий год мы со Славой действительно были неразлучны: везде ходили вместе и почти всегда за руку, помогали и защищали друг друга, постоянно о чём-то говорили и, наверное, мечтали. Порой становится очень горько от того, что я не помню содержания этих разговоров.

Отчетливо помнится мне совсем другое: мелочи, детали, что-то совсем не значительное, но всё же, видимо, значимое. Например, почти шестилетней мне почему-то больше всего нравилось складывать Славины вещи, когда в тихий час мы ложились спать. А ещё я всегда сама надевала ему кепку перед выходом на улицу и, когда похолодало, без конца поправляла шарф, чтобы он не простудил без того слабое горло.

Глядя на всё это, взрослые только удивлялись: «Ты посмотри, какая забота! Это ж надо…», а мне, наверное, уже тогда, в шесть лет, нравилось не только и не столько зваться женой, сколько просто быть кому-то нужной, о ком-то заботиться, знать чьи-то привычки, обнимать кого-то на прощание и при встрече. Нравилось просто постоянно, по поводу и без, повторять такое непривычное «мы».

Конечно, в шесть лет я едва ли осознавала это так отчетливо, как сейчас. Я едва ли вообще это осознавала — дети часто не умеют ещё мыслить логически, но зато очень остро и правильно умеют чувствовать. И живут почти всегда по каким-то собственным, гораздо более честным и чистым правилам, чем взрослые. Главное, суметь не испортить, не запачкать их раньше времени, позволить им быть самими собой, проявлять себя и учить не только и не столько словами, сколько делом, а ещё любовью и нежностью, собственной мудростью.

Однажды, в то наше свадебное лето, мама привезла в садик целую сумку свежих овощей с нашей дачи, чтобы «подкормить» меня, а заодно и всю группу. Я тогда подлетела к ней за руку со Славой и сходу заявила:

—Мам, это Слава! Он мой муж, но он, представляешь, совсем-совсем не любит помидоры! Даже жёлтые!

Слава только улыбнулся тёще, а мама совершенно спокойно ответила:

—Значит, пусть ест огурцы, а ты ешь помидоры.

Наверное, будь мне лет семнадцать или хотя бы пятнадцать, она немного усложнила бы формулировку. Может, сказала бы что-нибудь о том, что в любви самое главное не пытаться мерить другого человека своей меркой или, избави Бог, насильно подстраивать его под себя. В любви, как и в жизни, все мы разные, но в том-то и прелесть бытия — открывать для себя другого человека медленно, шаг за шагом, день за днём. Открывать его как огромную самостоятельную вселенную, но при этом воспринимать как часть себя самого.

Наверное, мама могла бы сказать что-то подобное, но в тот момент, когда мне исполнилось пятнадцать, мы почти перестали разговаривать по душам. А потому один из главных своих уроков она, сама того не ведая, дала мне тогда у крыльца детского сада. Правда, истинный смысл её слов дошел до меня гораздо позже, когда сама она уже не могла поговорить со мной. Но не в том ли, чтобы вот так мельком находить в себе отзвуки родных голосов и душ, заключается одно из главных чудес жизни?

Тот ранний брак, если вдуматься, вообще научил меня очень многому. Мы не ссорились и ничего не делили, потому что хотели уступать друг другу, ведь это было одним из способов проявить заботу, показать «особость» наших отношений. Мы просто повязывали друг другу шарфы и вместе боролись со сложными логическими заданиями, которые давали на подготовительных занятиях. И за руку мы ходили не только потому, что так на нас обращали больше внимания, но ещё и потому, что так было проще устоять на ногах, если скользко или кружится голова.

По сути, выпускной стал нашим разводом — через несколько недель после него Слава с родителями куда-то переехал. А я ни тогда, маленькой девочкой, ни тем более, потом, взрослой девушкой, не пыталась его искать — просто не видела в этом смысла, ведь каждый из нас шагнул в другую жизнь. В расставании этом не было горечи и слёз — меня закрутила в своём водовороте пучина под названием «школа», где всё было совсем по-другому. И уже далеко не так просто.

Может, именно поэтому года через полтора я всё же разрыдалась со Славиным именем на губах в тот самый день, когда нашла своё плетёное колечко сломанным — оно пересохло и стало слишком хрупким. С годами пропало куда-то и разрисованное фломастерами свидетельство о браке. На память осталась лишь музыка и жаркие июньские дни, которые всё также пахнут горячей землей, пылью и одуванчиками.

А ещё я по-прежнему люблю помидоры, особенно желтые. И верю, вопреки горькому взрослому опыту верю, что где-то там, наверное, ставший для кого-то Вячеславом, мужем и отцом, Слава по-прежнему предпочитает огурцы и смотрит на мир со странной улыбкой человека, знающего секрет всех на свете фокусов.