Я выросла в советской Москве. Часто жила у бабушки на Сретенке, и мы ходили гулять к цирку на Цветном бульваре, на Старом рынке покупали жёлтые нарциссы и ставили их в синюю кобальтовую вазу. Бабушка Вера жила в подвале вместе с сестрой, которая работала врачом. Она лечила и соседей, никому не отказывала. Рядом в подвале жила многочисленная татарская семья, которая часто бабушку просила посмотреть их десять человек детей. Они всегда приносили на все праздники угощение Докторше с большим почтением. Так я полюбила жирные беляши, сочные чебуреки, сладкую чак-чаку. Детей у них было много, но я играла лишь с Галинкой, которая ничего не боялась и всегда подбивала меня на смелые вылазки.

Мы росли в старом московском переулке, где ещё были косые заборы, старые кособокие рамы в окнах и заколоченные двери, ямы и колдобины, тёмные арки и подъезды. Наклон переулка шёл вниз и вниз к Трубной площади, так что в мяч играть было пустое дело, он летел на крыши нижних домов и дальше скатывался в дальние дворы.

Поэтому мы с Галей убегали вверх по дороге в чужие дворы, чужие арки, где нам быть не разрешалось, но конечно, очень хотелось. Мне было десять лет, а ей уже одиннадцать, и она влюбилась в соседского мальчика Изю. Он со старшими ребятами стоял курил иногда, прячась от родителей. Пока мы за ними наблюдали, они следили за девчонками постарше, которые уже красились, выйдя за ворота... Это я приезжала в гости, а они ходили все в одну школу, так что я выслушивала интересные наблюдения и тайные истории.

Мой предмет для вздохов был старше на шесть лет и дружил с моей старшей сестрой, а я могла поделиться своими страданиями только с Галей. Случай у меня был безнадёжным: во-первых, сестра, во-вторых, Илья меня не замечал совсем. Мы обе пришли к такому выводу и решили, что мне поможет только его фотография. Это было нетрудно, наши родители дружили. Они любили собираться большой компанией, и тогда сестра с ним танцевала, а я заедала горе мамиными эклерами.

Её бабушка Роза и моя бабушка Вера злились, что нас нельзя найти, до темноты мы «шлялись где попало» и нас обеих надо было выдрать как сидоровых коз. Мы всегда ныли, что искали мяч, или ходили за тетрадкой к одноклассникам, или придумывали разное другое.

Через год Изя справлял бармытцву, вынес угощение всем во двор и позвал нас тоже. Сказал, что он теперь мужчина взрослый, чтобы мы, мелкота, под ногами не вертелись, так как он будет ухаживать за Инной, которая станет его женой. Мы засмеялись, решив, что на толстого Изю красавица не взглянет, так ему и заявили. Но он нам доверительно сказал, что так решили их родители, и что его папа тоже был толстый, а теперь очень даже видный мужчина. Мы в глаза не видели его родителей, но верили своим глазам... Он уплетал сладкие, масляные, маковые треугольники, которые назывались «Уши Амана», и нам пришлось поторопиться ухватить печенье, пока он не съел всё угощенье.

Я тогда, придя домой спросила, кто такие евреи? И почему мы никогда не пекли «Уши Амана»? Бабушка Вера накапала себе валерьянки и побежала к бабушке Розе. Галя пришла домой и тоже попросила испечь «Уши Амана». Ей запретили ходить по дальним околоткам, и наказали, чтобы близко не подходила к Изе и его компании. Мне запретили общаться с Галей, потому что она учит меня врать и втягивает в сомнительные авантюры.

С тех пор утекло море воды... Целый океан прожитых лет. Нет больше на карте Советского Союза. Бабушек тоже нет давно. Я приехала в Москву в отпуск, после десяти лет жизни в Калифорнии. Мы давно все тут живём — муж и дети, родители, сестра. Со многими друзьями связь была утеряна, но не потерялся Илья, он общался с сестрой по скайпу. У меня остались верные подруги.

Был конец апреля, я шла от метро по Цветному бульвару, где играли дети около бронзового памятника клоуну. Поднималась медленно вверх, в волнении приближаясь к знакомому переулку. Видела, как всё переделано, снесены дома, появились газоны и скамейки, убраны косые заборы. Очень хотелось для мамы сделать фото, где она жила, где я росла... Вдруг я вижу забытую картину и не могу поверить своим глазам!

Передо мной стояла тётя Роза в цветастом платке, стёганной жилетке поверх байкового красного халата, в валенках, а перед ней играл малыш с ведёрком. Она вылитая тётя Роза, и я невольно спрашиваю:

— Галя? Вы Галя?

Она меня не узнавала, мы разговорились, всплеснула руками, заулыбалась. Галя уже гуляла с внуком, подумать только. «А помнишь...?» Одно цеплялось за другое. Их выселили из подвала, они с мужем давно живут в соседнем переулке. От большой семьи в Москве осталось половина. Все братья и сестры хорошо устроены. Сын стал программистом, выучился и преподаёт. Галина, глядя на бабушку Любу, решила стать врачом, а работает медсестрой, не доучилась, замуж выскочила. Она вынула из кармана звонивший телефон, поговорила на своём языке, я только поняла два слова из детства. Рассказала, что Изя живёт в Нью-Йорке со своей Инной, а узнаёт она всё от одноклассников. А потом добавила:

— Илья твой тут вот работает, — и ткнула пальцем в турагенство через дорогу. — Я его часто вижу, по фото его узнала, и когда тур мы себе покупаем, всегда к нему...

Я рассказала, что мы живём в Калифорнии, нас там называют русские евреи. Она помнила всех моих родных по именам.

— Иногда вспоминаю эклеры твоей мамы, вот уж кулинарка она, привет ей большой.

Мы обнялись на прощание, обменялись телефонами.

Я дошла до старой бабушкиной арки. Теперь это был вход в банк, а подпирали его Атланты из мрамора. Прошлась внутри, огляделась, насколько это было возможно. На улице сквозь подвальные окна видны были внизу столы с компьютером, холодильник, и всё ещё тот же старый голубой накат на стенах. К Илье в гости я потом сходила, привезла подарки, он же меня и провожал.

В нашем городе живут люди со всех стран, кухни всех народов мира, одежды на всех свои, кто во что горазд в жару. То китайский зонтик, то индийское сари, то шаровары. То тут то там разная музыка, пестрят кафе мексиканской и немецкой кухни рядом, на полках еврейская, корейская, французская, греческая, японская еда. Дома я всё ещё делаю беляши по рецепту тёти Розы, начиняю эклеры по рецепту бабушки Веры, выпекаю «Уши Амана» своим внукам и всё никак не пойму, почему люди перестают слышать своё детство в душе, превращаются во врагов, только потому, что древние ритуалы и старые стереотипы заполняют сознание, наращивая препоны условностей, убивая любовь в нас, детях Земли.