За две недели до Нового года на маленьком рыночке рядом с Пашкиным домом начали продавать ёлки. Их воткнули прямо в сугробы, и издалека казалось, что на пяточке между пятиэтажками вырос лес. Ёлочки были пушистые как на подбор и распространяли вокруг себя запах хвои, заставляя взрослых прохожих останавливаться и вдыхать, закрыв глаза, вспоминая те времена, когда ещё не было искусственных ёлок и в домах ставили только настоящие.

Пашка тоже останавливался возле ёлочек и осторожно трогал пальцем хвою. Иголки были короткими, гибкими и совсем не колючими. Он с завистью смотрел на людей, уносящих домой зелёные деревца. Пашкина мама говорила, что они тоже купят ёлку, но только вечером 31 декабря, когда их будут продавать дешевле, а может, им повезёт, как в прошлом году, и они возьмут бесплатно оставленную продавцами.

Среди ёлок, тех, что продавали на пятачке между домами, была самая маленькая и пушистая. Звали её Ёка. Она выросла в самой гуще леса, куда никогда не проникал солнечный свет, и от того чувствовала себя неловко на открытом месте. В лесу Ёка росла рядом с мамой и в любой момент могла прислонить свою тоненькую верхушку об её могучий ствол. Там она была под защитой.

Здесь же, на рыночке, Ёка стояла без мамы, но по привычке клонила верхушку набок, отчего казалась кривой. Поэтому её никто не покупал. Остальные ёлочки распродались быстро и, на пятачке осталось только два деревца: Ёка и старая однобокая Мара, неизвестно, как вообще попавшая сюда. Продавец оставил их стоять торчащими из снега и ушёл.

Пашка, наблюдавший за ним из окна квартиры, наспех натянул куртку, сапоги и побежал на улицу за ёлкой.

В свои десять лет Пашка был щуплым, за что получил обидное прозвище «Хилый». Он с трудом взвалил ёлку себе на плечо, подражая взрослым, которых видел из окна. Было тяжело. Шапка сползала на глаза и мешалась. Пашка сунул её в карман и расстегнул куртку. По ступенькам поднимался медленно, хватаясь свободной рукой за холодные металлические прутья перила. Ёлка перевешивала его, норовя опрокинуть назад. Пашка упорно лез вверх на свой четвёртый этаж. Он тяжело дышал, приоткрыв рот. Из горла вырывался хрип, закладывало уши, но останавливаться и сдаваться он не собирался.

Пашке хотелось сделать маме сюрприз — нарядить ёлку до её прихода.

Он ещё вчера достал из кладовки ящик с ёлочными игрушками, доставшимися ему от бабушки. Пересмотрел их, осторожно извлекая из толстого слоя сваленной пожелтевшей ваты, перепутанной длинной ниткой сиреневого дождика.

После игрушек на руках остались блёстки. Пашке жалко было смывать их водой, но мама запретила садиться за стол с грязными руками. Пришлось мыть.

Дольше всего Пашка рассматривал тяжёлую звезду. Она была сделана из проволочного каркаса и нанизанных на него длинных уже кое-где облезлых бусин красного цвета.

Хорошо, что мама приготовила ведро с песком заранее, ещё неделю назад, а то сейчас пришлось бы Пашке идти на улицу и откапывать из-под снега песочницу возле подъезда.

Затянув ёлку в коридор квартиры, он упал на пол и долго не мог отдышаться. Передохнув, Пашка скинул сапоги и потащил ёлку в комнату, стараясь приподнять её, чтобы она не цеплялась за палас и не ломала нежные иголочки.

Через час елка стояла наряженная старыми бабушкиными игрушками, самодельной гирляндой из цветной бумаги и конфетами из кулька, полученного в школе.

В ящике осталась одна звезда. Пашка не знал, как её прицепить на тонкую и кривую макушку ёлки. И вообще он решил, что эта звезда очень тяжёлая для такой маленькой ёлочки, поэтому уселся за письменный стол и стал рисовать бумажную звезду.

За этим занятием его и застала вернувшаяся с работы мама.

— Какая красота, — сказала она с порога, заглядывая в комнату, а, зайдя в неё, добавила: — Паш, а ёлка-то на тебя похожа.

— Это ещё чем?

— Такая же стеснительная. Гляди, как она верхушку наклонила. Точь-в-точь, как ты голову на всех фотографиях.

— Придумала тоже: «стеснительная», — совсем по-взрослому пробурчал Пашка, усердно раскрашивая звезду красным фломастером. — Она просто кривая.

Пока мама гремела на кухне посудой и готовила праздничный ужин, Пашка прикрепил свою звезду на ствол ёлочки в том месте, где он изгибался в сторону.
«Стеснительная ёлка», — вспомнил он слова матери и усмехнулся.

Ровно в двенадцать часов, когда загромыхали салюты и небо за окном замигало разноцветными огоньками, как гигантская гирлянда, Пашка с мамой обменялись подарками. Он уже считал себя достаточно взрослым, чтобы верить в Деда Мороза.
Пашка подарил маме белый шарф. Он связал его сам. Правда, немного помогла соседка — тётя Валя. Шарф вышел местами узкий, местами широкий. Пашка очень сильно переживал по этому поводу, но тётя Валя сказала:

— Ничего страшного. Я уверена, что маме он понравится.

И правда. Подарок маме понравился. Она даже заплакала, когда узнала, что Пашка сам его связал. Тут же намотала на шею и побежала в коридор к зеркалу.

Ёлочке стало любопытно, что же там делает Пашкина мама, и она, выровняв макушку, увидела в зеркале своё отражение. Бумажная звёздочка немножко покачнулась, и Ёка стояла ровно, боясь пошевелиться. Она любовалась собой. Никогда в жизни она не была такой красивой.

Мама подарила Пашке тёплый тёмно-синий свитер. Совсем как у взрослых мужчин. Он его сразу напялил на себя, выпячивая грудь колесом.

— Ну-ка, Пашка, становись возле ёлочки. Я тебя сфотографирую.

Мама взяла телефон и, немного отойдя вглубь комнаты, щёлкнула.

— Какая хорошая фотография получилась. У тебя даже голова не набок. Ой! Смотри-ка, и ёлочка выпрямилась.

Они оба удивленно уставились на ёлочку. Та стояла ровная и торжественная.

— Может, и правда стеснялась, — пожал плечами Пашка и, схватив со стола хлопушку, дёрнул за веревочку. Конфетти разноцветным снегом осели на пушистых веточках ёлки.

— С Новым Годом! — заорал он на всю квартиру и поцеловал маму.

— С Новым Годом, — прошептала Ёка, шелестя бумажной гирляндой и слегка позвякивая блестящими разноцветными шариками. Она стояла ровно и никого не стеснялась.