В маленькой комнатке, где сейчас никто не жил, раздался грохот — что-то упало.

— Персик, ты откуда теперь свалился? — в комнатку со смехом вбежала Катя.

Персик, трёхмесячный котёнок, сидел на старом бабушкином шкафу и заинтересованно смотрел вниз.

— Понятно. Не сам свалился, а что-то свалил. Ох, шкода ты наша рыжая!

Катя со вздохом подошла посмотреть, что свалило это пушистое солнышко.

— Ой! — вскрикнула девочка. — Да что же ты натворил? Ты мамину куклу уронил, негодник!

Катя подняла большую глиняную моргающую красавицу. И только взяв куклу, заметила, что у неё нет левой руки. Девушка стала осматривать место возле шкафа — руки нигде не было.

Шестнадцатилетняя Катя осталась дома хозяйкой. Мама пошла в лес по ягоды — время летнее: успевай только собирать грибы да ягоды, в огороде тоже всё поспевало. Кате было наказано, чтоб перемыла банки под будущее варенье, замочила огурцы, в доме прибралась. И только после этого она может пойти погулять с подружками.

Катюша росла тихая послушная девочка, подруги были примерно такие же, только более избалованные родителями. Катя же с детства была приучена помогать маме. В шесть лет, придя с мамой в магазин, малышка всей очереди рассказывала, что она приготовила свой первый винегрет самостоятельно, и пыталась пересказать рецепт сего блюда. Покупатели в очереди кивали, улыбались, хвалили маленькую повариху. Так Катюша и выросла хозяйственной не по годам.

— Что же мы маме скажем, Перс? — расстроено вопрошала Катя, выйдя из маленькой комнатки и сев на диван с куклой в руках.

Котёнок запрыгнул рядом, пытался залезть к Кате на колени, но та не выпускала из рук глиняную красавицу. Персик так и прилёг, лишь положив передние лапки на юбку юной хозяйки.

Задумавшись, Катя услышала, что мама вернулась, лишь тогда, когда за ней хлопнула дверь.

— Ну, как вы тут, мои хозяева? Всё переделали? Сейчас поедим — и давай, дочь, морошку разбирай. Потечёт, смотри.

Всё это Надежда Дмитриевна говорила, находясь в прихожей, раздеваясь и переобуваясь.

— Вы чего там такие притихшие сидите? — спросила она, войдя в комнату. — Опять что-то разбил наш озорник рыжий?

Катя подняла на маму глаза, полные слёз:

— Мамочка, я не уследила... — девушка перевела взгляд на куклу.

Надежда Дмитриевна посмотрела на куклу в руках дочери, опустила глаза.

— Ладно, слава Богу, что не голову он ей отбил. Рука где?

— Не знаю, мамочка. Я всё посмотрела, даже под бабушкиной кроватью. Нет нигде.

Мама присела напротив Кати. Персик, увидев старшую хозяйку, тут же переметнулся к ней на колени.

— Ну, и куда ты руку дел, хулиган? — спросила Надежда Дмитриевна, гладя котёнка. — Ох, неслух ты, неслух. Как все дети.

— Мам, ты не сердись, пожалуйста, я её сейчас помою. Она в пыли вся. Я уж и не помню, когда мы её со шкафа снимали. Башмачка вот тоже одного нет, — Катя шмыгнула носом.

— Ну, разберёмся с урожаем, надо будет генеральный обыск бабушкиной комнаты устроить: и руку поискать, и башмачок. А то моя Маринка босая и без руки на старости лет — неуважение к старикам, выходит.

Надежда Дмитриевна улыбнулась доброй улыбкой, посадила котёнка на диван, сама встала, пошла мыть руки.

— Я смотрю, ты щавелевый суп сварила? Умница моя! — уже из кухни крикнула она дочери.

Катя, оставив куклу на диване, поплелась следом. Накормив маму, помыв посуду, Катя взяла влажную салфетку и направилась в комнату. Обтерев лицо, руки, ноги кукле, Катюша обнаружила, что вся она в мелких трещинках. И не очень мелких местами тоже: на ноге сзади была довольно широкая трещина длиной до колена.

Надежда Дмитриевна, попив чаю, поставила на стул большую эмалированную чашку, в которой они обычно варили варенье.

—Кать, —позвала мама. — Ох, Господи! Ну, умыла?

Улыбаясь, Надежда Дмитриевна присела снова рядом, задумалась.

— Сколько же ей лет-то уже? Наверное, к тридцати пяти приближается. Платье тоже надо постирать и бельё, Катюша.

Катя кивнула, продолжая обтирать куклу влажной салфеткой.

— Больше на шкаф не надо её, мам. Пусть на кресле бабушкином сидят с моей Декабриной, — девушка взглянула на заморскую тряпочную куклу, сидящую в большом раскладном кресле.

Мама засмеялась:

— А ты думаешь, поладит иностранка с нашей советской старушкой? Не раздерутся случаем? В смысле Персик их обеих не того? Цап-царап!

— Мам, я буду смотреть за ним, честно. Больше подобного не повторится, обещаю.

Надежда Дмитриевна взяла куклу в руки и аккуратно опустила вертикально головой вниз.

— Не плачет уже, — произнесла она, — механизм состарился, видимо. А может, отсырел в той комнате. Как же я тебе радовалась, — улыбнулась женщина кукле, — девочка моя долгожданная.

Я ведь рассказывала тебе ту историю, да, дочь? Когда мы с мамой пошли в магазин «Детский мир» за куклой — это было целое событие.

— Бабушка говорила, что вы долго очень бедно жили, — ответила Катя.

— Моя Мариночка у меня появилась, когда я уже в школу ходила. Тогда мама с отцом долго жили, ничего себе не позволяя. Мы переехали к твоим прадедушке и прабабушке из Беларуси. Мне два с половиной года было.

Приехали, а у них только избушка-времянка, где почти по стенам в два яруса самодельные кровати. После войны в сожжённую дотла деревню пришли из землянок — только времянки люди и успевали к тому времени построить. А у наших ещё и фундамент уже залит был — роскошь!

Мы в апреле приехали и за лето сделали сруб большого дома. Но всё равно зиму одну ещё во времянке жили. Потом перешли в большой дом, там уже жить начали, когда комнаты обшивали изнутри. Строили и до ума доводили всей семьёй: Папа, дедушка (твой прадедушка) и сын его младший Лёша. Ему четырнадцать было, когда мы приехали, он уже помощником был.

Потому не до игрушек было, а из Беларуси ничего почему-то не привезли. Правда, мне немного погодя бабушка Поля достала откуда-то из сундука сшитого тряпочного, ещё довоенного, зайца. Это тёти Анин заяц был, мне бабушка, уже когда я повзрослела, рассказала. Помню, у него усы чёрные были вышиты и штаны одеты, сшитые полосатые. А на штанах дырка прорезана сзади для хвостика.

Вот всё моё детство я с этим зайцем и пробегала. А потом мне привезла тётя Аня в подарок железный саквояжик детский. Взрослые всё подшучивали, что я теперь барышня с ридикюлем, — мама грустно улыбнулась, чуть помолчала, продолжила:

— Но скучно мне всё равно не было. Мы ведь с троюродным братишкой росли. Славка приезжал с ранней весны и до заморозков с бабушкиной сестрой, бабой Дусей. Она Славку обожала. Своих детей у неё не было, так она племянника после войны вырастила. У дяди Миши родители в войну погибли. Славка ей внуком, считай, был. Вот так мы вместе и росли: я с ридикюлем и Славка на деревянной лошадке с мечом игрушечным.

Потом, когда мы свой дом построили, всё равно в нём ещё надо было делать какой-никакой ремонт. Денег тогда не особо людям платили — на самое нужное едва хватало.

Своих игрушек не было, так я к подружке Райке бегала играть. У неё куклы были такие вот, — Надежда Дмитриевна кивнула на лежащую на коленях Маринку. — У Раи были две тётушки: одна жила в Калининграде, была замужем за моряком, а вторая жила в Эстонии. Не знаю, как её Бог туда занёс, но кукол ей они привозили. И вещи хорошие, красивые. Когда я туда к ней приходила играть, одну куклу Рая отдавала мне.

Так мы и жили. Когда в первый класс пошла, мне мама принесла из города маленького костяного пупсика. У него ничего не двигалось: ни руки, ни ноги, ни голова. Но как я была счастлива этому пупсику! Помню, мама пришла и не сразу его мне отдала. Вечером я прибежала домой от девчонок, она меня позвала с собой, уходя доить корову. Мол, пойдём, поможешь что-то, уже не помню, что. Вышли мы с ней в припереток хлева, мама мне в руку и сунула этого пупсичка со словами:

— Отцу пока не показывай, вот тебе куколка — подарок.

Как же я радовалась этому пупсику! Я его и пеленала, и купала, и чепчики пыталась шить.

А Мариночка у меня появилась, когда я уже в третий класс перешла. Родители решили подарить мне куклу. И я с мамой сама пошла в «Детский мир» выбирать. Помню, глаза разбежались. Сначала я хотела куклу немецкую, в белой шубке. Но стоила она одиннадцать рублей. Мама, посмотрев цену, грустно сказала:

— Нет, Наденька, это дорого, не можем мы себе такую позволить. Посмотри другую какую-нибудь, подешевле.

Я и выбрала вот Мариночку. Она так радостно мне улыбалась, будто просилась: «Возьми меня». И мы её купили. Посмотри, она и сейчас также улыбается, только брать некому. Я столько с ней носилась, Катя! — мама засмеялась. — Я раздевала и одевала её, заплетала и расплетала косички, могла бесконечно возиться!

Была очень счастлива, ведь это моя кукла. Моя. Её не надо было никому оставлять. Но и жадина я была тоже. Райке никогда не давала её играть, потому что у неё уже тогда были у кукол трещины — она их не жалела, одёжка была вся грязная, неаккуратная. А моя Мариночка до твоего рождения была как новенькая. Да и потом, когда ты подросла, тебе лет шесть было, ты смогла её поднимать и тоже с ней тоже игралась, я помню. В свою младенческую одёжку одевала. Помню, у дочерей моих подруг были всякие немецкие мягкие куклы, тоже плачущие, а я тебе и не покупала — ты всё с Мариночкой играла, пока на книжки не переключилась.

Катя опустила глаза.

— Я помню, как тоже несколько раз роняла её с кровати специально, когда чего-нибудь капризничала. Но таких трещин не было точно, мамочка.

— Да не от тех падений эти трещины, Катюш. Как жизнь изменилась, ты в школу пошла. Дедушка с бабушкой сначала заболели, потом умерли. Не до куклы нам всем было. Так что спасибо вон... — мама кивнула на котёнка, который сидел немного поодаль на диване и внимательно слушал разговор хозяек.

— Слышишь, рыжее недоразумение? — обратилась Катя к котёнку.— Тебе ещё и спасибо говорят, что ты руку Мариночке отбил.

— Да не факт, что это он, Катюша. Трещины, видимо, от перепадов температуры в доме. А рука? Может, кукла не первый раз уже падает. Может, она где на кровати или стуле каком в той комнате лежала или сидела? Могли за чем-нибудь полезть и наступить на неё — рука и отвалилась. Иначе почему ты её сейчас не нашла?

— Значит, тем более пусть теперь на виду сидит, с Декабриной. А с этим я договорюсь, — девушка кивнула на котёнка.

— Ну, с Декабриной, так с Декабриной, — кивнула мама, вставая с куклой в руках и направляясь к креслу, чтобы посадить красавицу к новоявленной подружке. — Всё, Мариночка, ты теперь не одна. Вот какая у тебя подружка-иностранка, — засмеялась Надежда Дмитриевна. — Поговорите тут, побеседуйте, расскажите друг дружке о своём житье-бытье.

А мы пока пойдём, Катерина, ягоду перебирать. Зря я, что ли, пять часов по мху ходила?

Катя быстро и радостно направилась перебирать душистую морошку.