Их первое свидание. Нет. Не то. Не первое свидание, а первое прощание, после того, как он отвез её домой. Когда это было? Кажется, вчера; а может быть, уже пролетели годы? Тогда, под чёрным ноябрьским небом, она впервые его обняла. Просто так. Он подарил ей розу, а она его обняла. Вдохнула его аромат. Почувствовала тепло его шеи. Почувствовала его руки на своих плечах. Доли секунд перечеркнули прошлое и рывком перевернули страницу жизни. Она стояла перед ним и не знала, какие слова сложатся из букв на новом, ослепляющем белизной листе бумаги.

Солнце согревало вечерними лучами заката и обнимало, как плед. Они сидели на крыльце и собирали разлетевшиеся листы бумаги.

Они сидели в кафе и не могли наговориться. Слова потоком лились из неё, смешиваясь со смехом и искрящимися глазами, а он заворожённо смотрел, словно на диковинку, и смаковал каждую минуту. А потом была темнота кинозала, последний ряд и робкое прикосновение коленей. У каждого за спиной пробег по поверхности Земли больше тридцати лет, у каждого белая полоса развода на безымянном пальце правой руки, разбитые мечты и сдобренный сарказмом мешок цинизма. А от прикосновения сквозь ткань одежды чувствовалось тепло и нежность живого человека. На парковке неловкое молчание и острое нежелание расставаться, но как об этом сказать?

— Поехали ко мне, я познакомлю тебя с котами.

Комната с бетонными стенами, висящим проводом на потолке, вместо лампы. Кровать, подсвечник на полу и коробки с одеждой в углу. Она забралась с ногами на кровать и продолжала рассказывать, сочиться смехом и наполнять странную комнату радужными красками лета. Он сидел на полу, опираясь на стену, и гладил котов.

Мельком увидев время на часах, она спросила:

— А ты отвезешь меня в свою деревню?

Взревел мотор и двести лошадей под капотом рванули рассекая ночь ярким светом фар. Он знал эту дорогу с детства. Каждый поворот, каждое дерево, дом, потому что каждое лето он ехал к бабушке и дедушке в маленький мир ослепительного детства. Дворники отмахивались от падающего снега, он смотрел на часы и думал о том, чтобы успеть вернуть её к 7 утра домой. Только бы успеть.

Деревенский замок обжёг ладони холодом и со скрипом поддался ключу. За дверью ждал спящий дом, деревянные половицы и домотканные половики. Она сняла сапоги и ступила босыми ногами на студёный пол. Никогда не была в деревне за пределами своего ослепительного детства. Какой он, дом, уснувший на зиму?

Половицы тихо скрипели под шагами. Она провела рукой по русской печи и жадно вдыхала запах дома. А он стоял в дверях и наблюдал за той, что неожиданно и пронзительно стала так дорога. Сколько прошло с той минуты, когда она его обняла, когда он почувствовал всю нежность и робкость девичьей души в этом порыве? Чуть больше суток? А точно ли это земные сутки?

Поклонившись в пол, они попрощались с Домовым и поблагодарили, что он пустил их в дом ещё до первых лучей солнца. «Saab» рычал и мчал их домой.

Ветер трепал помятые страницы и наполнял летний вечер приятным шорохом. Они перебирали листы, как воспоминания.

— Папа, знакомься. Это Он.

Неожиданный поворот, знакомство с её отцом, когда так отчаянно хотелось спать, и спуск холодильника по лестнице с пятого этажа. Эта женщина определённо умеет наводить суету на ровном месте, причём получается у неё это играючи. И складывается в историю, которую она расскажет детям, хитро улыбаясь уголками глаз.

Свидание затянулось, больше суток без сна, бессонная ночь накануне, а расставаться так не хочется.

— Может быть, в музей бабочек?

— С тобой определённо не соскучишься!

— Но сначала спать.

Два окрылённых, но дико жаждущих объятий Морфея человека подошли к кровати. Раздеваться? Принять бы душ. Но я его не знаю. Они просто рухнули, как подкошенные на кровать и забылись крепким сном.

— В музей?

За окном был промозглый ноябрь Питера, намокшие улицы и дома, слякоть и холод, но они не замечали ничего. Тонули друг в друге, радовались бабочкам. Потом часами гуляли по улицам Петроградки, сидели в кафе и грелись горячим чаем. И не заметили, как подкралась следующая ночь… Ночь, что перевернула их представление о близости человеческих душ.

Он держал её ладонь в своих ладонях и любовался её кожей, думая о том, как же много она творила этими руками. Сейчас было очень приятно чувствовать её руку в своей. Как и тогда, много лет назад, она вдохновляла.

Ночи сменялись днями, подкрался Новый Год. Они уехали его встречать в деревню. С котами и ворохом книг. Можно было никому не звонить, ни с кем не встречаться, не слушать взрывы, а просто вдвоём встретить новый год. Она наводила порядки в доме и топила печь, он — баню. Смывая с себя остатки прошлого, они обливались холодной водой после разгорячённого жара полка. Держась за руки, шли домой, где, напившись колодезной воды, уснули. Проснувшись за пять минут до полуночи, пытались настроить старенький телевизор, он открывал шампанское, а она, по-моему, она резала огурцы. Куранты пробили, и в сокровищнице воспоминаний каждого из них сохранился первый Новый Год вместе.

Он любил возвращаться домой. Там было уютно, тепло, там было пронзительно безопасно. Там была она, радовавшаяся ему и ждавшая его. Каждый раз, вдыхая воздух дома, он пытался угадать, что же она приготовила. Сегодня пекла хлеб и варила суп, вчера жарила мясо, а завтра рыбу. В каждом блюде была капелька её крови, потому что она всегда резала пальцы ножом. И щедрая горсть любви, которую она использовала вместо приправы. Их дом всегда был полон понимания и принятия. Неожиданно мир каждого из них соприкоснувшись однажды, превратился в единую вселенную.

В ногах лежали и мирно сопели псы, два старичка, которые однажды появились в их жизни из другого города и добавили новых сюжетных линий в их быт.

Воспоминания ворохом вылетели из потаённого уголка памяти, окружая событиями минувших лет. Она улыбалась каждому из них, прикасалась к нему, вдыхала, вспоминала и бережно убирала его обратно на полку. Верила ли она в судьбу? Кто знает. Но она точно верила в магию и помнила мальчишку, что отдал ей последний воздушный фонарик. Помнила его слова: «Загадай желание и отпусти его в небо!» Помнила, как записывала своё желание на обрывке бумаги и по-детски улыбалась, когда фонарик взмыл в небо над летней Невой. Как сохранила эту улыбку, пока шла домой.

Сколько лет минуло, но каждый день их жизни откликался в душе самыми яркими красками, подбрасывал шальные идеи, которые можно было бы превратить в новые воспоминания.

Каждый день их жизни она проживала снова и снова. Вместе они воскрешали ушедшие дни, чтобы записать их на бумаге. Теперь, когда было море свободного времени, они творили и продолжали вытворять. Они писали сборник, взяв за основу собственную жизнь.