«Творчество — это диалог с вечностью»

Его история началась в детстве, когда юный Александр впервые переступил порог детского хора при Вологодском музыкальном театре. За спиной уже остались музыкальное училище и длинный путь на большую сцену, сегодня он артист филармонии, а также автор сольного проекта, драйв и энергия которого покорили неформальные танцполы не только родной Вологды, но и обеих столиц — Москвы и Петербурга.

О том, какие эмоции испытывает артист на сцене, что роднит классическое искусство начала XIX века и современные неформальные субкультуры, и только ли зрительские аплодисменты — высшая награда для состоявшегося автора, нам рассказал обворожительный Александр Рычков, также известный на современной тёмной сцене как Турбо Хтонь.

— Итак, ты давно связан с искусством. Можешь сказать, что привело тебя в творчество? Как влияет музыка на обычную жизнь человека?

— Наверное, всё начинается с детства. Ещё в детском саду меня выбрали в хор мальчиков при детском музыкальном театре города Вологды. Какое-то время я даже туда ходил. Остались смутные воспоминания о репетициях.

Ещё я, сколько себя помню, писал стихи. Начали сочиняться они в том возрасте, когда я толком не умел писать, выводил первые авторские строки печатными буквами. Если порыться в детских тетрадях, то можно обнаружить довольно взрослые темы… Отчасти повлияла советская мультипликация — она довольно многоплановая. Сложно сказать, что первично — буквы или ноты. Для меня песни и стихи разделялись, существовали до какого-то момента отдельно друг от друга.

Интересно, что, например, талантливый ребенок очень чётко ощущает парадокс противопоставления «себя обычного» «себе творческому». В обычной жизни тебя ругают за шалости, к примеру. Как любого нормального ребёнка. Но стоит, скажем, прийти гостям — и вот ты уже стоишь на табуретке, что-то им поешь, читаешь, и видишь вот эту неподдельную гордость в глазах родителей. Очень быстро приходит понимание, что ты — особенный. И чтобы заслужить признание, нужно свой талант как-то проявить. Такой вот парадокс… И это очень сильно влияет на жизнь обычного человека. Когда это с вами уже случилось, и вы понимаете, что с помощью этого можно восприниматься окружающими иначе — это своего рода духовная эволюция… Чтобы реализоваться в социуме, ты развиваешь свои природные навыки, потому что творчество вызывает такой «вау-эффект» в глазах окружающих. Это одновременно и внутренняя, и социальная потребность.

— Когда ты выступаешь, то какая аудитория преобладает?

— Если говорить о филармонии — в основном это взрослые люди. Конечно, есть и молодежь, но это некая узкая прослойка людей, интересующихся классической музыкой, сложными темами. Ведь академическая музыка сложна — но при этом есть определённый процент молодых людей, которые ею интересуются. Получается немного элитарная история. Но мне кажется, что это зависит в равной степени и от образования, и от внутренней потребности конкретного человека. Мне, конечно, интересен будет концерт классической музыки — но в первую очередь потому, что я сам музыкант и смотрю на ситуации изнутри: боже, какое сопрано! А как они здесь выстроили кварту! Красота! Мне гораздо проще, поскольку я сам работаю в этой сфере. Но все ж академическая классика – это скорее элитарное искусство.

Если же говорить о сольном проекте — на мои неформальные концерты публика приходит самая разная. Половина зала запросто может оказаться моими ровесниками, а другая — достаточно юные слушатели.

Вопрос привлечения молодежной аудитории сегодня заключается, в частности, в нестандартных решениях, которые принимают руководители отдельных коллективов. Например, в Вологде есть ансамбль «Перезвоны» — вот этих музыкантов отличают очень оригинальные творческие решения. Они берут не только классический репертуар, но и популярную музыку, и, помимо исполнительского мастерства, устраивают шоу. Сегодня недостаточно просто сесть на стулья и играть на скрипках. Нужно шоу. Хор, где я работаю, тоже находит для своих выступлений креативные решения. И это здорово! Ведь задача музыканта сегодня — выстроить тот мостик, по которому он проведет зрителя от современности к классике.

У меня масса творческих идей… Только дайте мне хор, пожалуйста. Но раз хора нет, хочется привнести классику в собственное творчество. Например, классический квартет в исполнении одного меня. Я хочу записать таким образом целый альбом: там не будет ни гитар, ни клавиш, только вокальные партии. Классический вокальный квартет: бас, баритон, тенор и соло. Хочется классического звучания в неформальной музыке. Не хочется употреблять термин «субкультура» — в нём сразу чувствуется оттенок протеста… На самом деле все эти культурные коды взаимосвязаны между собой.

— Есть ли фавориты среди классических композиторов?

— В разные периоды это были разные авторы. В какой-то период очень любил Шуберта. В основном это будут представители романтизма, наверное… К примеру, Эдвард Григ. Но Григ — он такой, знаете, для всех. Его любят даже люди, которые редко захаживали в филармонию. Ну у кого могут быть претензии к Григу?

У Шуберта на меня очень сильно повлиял «Лесной царь». Очень романтическая и очень готичная вещь. Вообще ребята из готической субкультуры — по сути своей немного романтические герои. Не от мира сего и со своей особенной системой ценностей.

Также, пожалуй, это Гектор Берлиоз, «Фантастическая симфония», пятая часть — шабаш ведьм. Просто восторг! Это очень взрослая история, на самом деле… Но безумно красивая. В предыдущих частях герой был влюблен в девушку, затем тяжело переживал расставание, искал забвение в дыму опиума — и вот в пятой части в наркотических видениях ему предстает ведьминский шабаш, и там, в хороводе ведьм, он видит свою возлюбленную, ставшую чудовищем…

С академической точки зрения перед нами еще и очень концептуальная вещь. Берлиоз берёт мелодию одного из самых популярных григорианских распевов католической мессы — Dies Irae — и постепенно другие инструменты разрушают её четкую структуру. Знакомая мелодия звучит как нечто потустороннее, ужасное, и католическая месса превращается в шабаш…. Разум превращается в безумие. Это гениальный композитор и колоссальное произведение. Недаром фамилию Гектора Берлиоза берет Булгаков для одного из героев своего демонического романа «Мастер и Маргарита».

Отдельно хочется упомянуть романсы. Их тоже можно уже считать классической музыкой. Недавно узнал, что автор знаменитого русского романса «В лунном сиянии…» Евгений Дмитриевич Юрьев был моим земляком, жил и творил в Вологде. Удивительный автор, удивительной истории человек, которого хочется как-то продвигать, популяризировать… Он сочинил великое множество произведений.

— Что для тебя важно в музыке?

— Для любого автора важен тот момент, когда его произведение становится самостоятельным. И автор на фоне произведения не столь важен. Кстати, на примере русского романса это очень хорошо видно. Мы знаем буквально одного-двух авторов, однако их произведения на слуху, они существуют в каком-то особенном пространстве. Вот Евгений Юрьев — как раз один из тех людей, произведения которого затмили его личность. Вот мы все знаем его романсы – а ведь он сам человек удивительной истории, и все это осталось за кадром. Многие нотные сборники до наших дней не дошли, сохранились только сведения об издании, но не сами книги. А ведь этот автор, несмотря на юный возраст, оставил нам огромное творческое наследие.

Я бы тоже хотел, чтобы мои произведения постигла такая судьба. И на данный момент я наблюдаю это с какими-то отдельными песнями. Это удивительно, и это обнадеживает, когда произведение начинает жить своей жизнью.

Когда я читаю отзывы к своим произведениям, и люди, которые их оставляют, не знают, что автор — я, это очень радостно. Потому что нет ничего приятнее для автора, чем написать что-то такое, что живет самостоятельной жизнью.

Я в первую очередь автор. А исполнитель, музыкант, певец — это второстепенно. Именно поэтому я стремлюсь к созданию такого произведения, которое превзойдет, переживет меня. Пусть люди думают: «Вот это крутая песня!» А потом уже гадают, кто же эту композицию сочинил. Это лучшая похвала.

— Расскажи, как это — быть по ту сторону кулис? Какой спектр эмоций исполнитель испытывает на сцене?

— Буду откровенен — выходить на сцену очень страшно. Всегда. Не верьте людям, которые говорят, что они не волнуются… Я нахожусь на сцене всю жизнь – и мне все равно страшно. Но преимущество артиста в том, что он может направить эту энергию, свое волнение, свои переживания в другое русло. При страхе у человека обычно три типа реакции: бей, беги, замри. А вот артист выдает четвертую: перенаправляет свой страх в энергию, поток которой изливается на зрителя. Нельзя убежать со сцены. Нельзя встать как вкопанный. И ты начинаешь действовать… Есть много разных способов, как себя вести — этому можно учиться всю жизнь. И тут начинается магия. Ты ловишь в фокус внимание публики, сонастраиваешься с ней, чувствуешь её эмоции, как будто это один человек.

Но, конечно, выход на сцену — это не только страх, это и большая радость. Наверное, сцена — самый большой спектр чувств. Здесь ты можешь гораздо больше, чем в обычной жизни. Можешь проявить себя так, как чувствуешь — и это прекрасно. Но нервно.

— В чем сегодня задача музыки в целом и соответственно музыканта как проводника в мир музыки?

— Сегодня классическая музыка получила вторую жизнь благодаря кинематографу, который постоянно использует академическую музыку, и ничего лучше для него ещё не придумали.

— Сколько лет уже твоей творческой деятельности?

— Больше 30. Целая жизнь, если задуматься.

— Расскажи про свои самые запомнившиеся гастроли?

— Пожалуй, это была поездка в Калининград. Во-первых, очень понравился город. Он пропитан немецкой историей, культурой… И бродя, например, по острову Канта, ощущаешь некий релакс от этой гармонии, красоты… Отдыхал душой.

Мы пели в католическом соборе. Мощнейший концерт — органная музыка, мужской хор, звучала Missa brevis. Это краткая месса, она отличается от привычных духовных произведений западной культуры, но тоже звучит очень впечатляюще. Поражала сама атмосфера: орган, готические своды над головой, собор, полный людей… Удивительное ощущение — как будто всё это находится вне времени.

Также этой зимой были полноценные сольные гастроли с проектом «Турбо Хтонь» с концертами в Петербурге и Москве, которые тоже подарили массу положительных эмоций и мне, и моим слушателям.

— Сколькими музыкальными инструментами ты владеешь?

— О, это хороший вопрос. Пожалуй, я смело могу позиционировать себя как мультиинструменталист… На самом деле любой музыкант играет на нескольких инструментах. И это происходит спонтанно.

В детстве такие переходы воспринимаются как что-то само собой разумеющееся. В один миг ты из гармониста превращаешься в домриста — и играешь на домре. А что остается? Потом ты — внезапно — играешь уже на бас-балалайке, потом на рожке… Приходится осваивать параллельно кучу инструментов, нотную грамоту… И все происходит достаточно спонтанно, как будто само собой. Владение таким количеством исполнительских навыков дало мне колоссальный опыт, за который я до сих пор благодарен своему преподавателю, Антону Аркадьевичу Чекавинскому.

Затем в 9 классе я закончил школу и пошёл в музыкальное училище по специальности «руководитель народного хора». Кроме вокального мастерства, этот опыт дал мне актерское мастерство, вокал, музыкальную грамоту, основы композиции — и знакомство с фольклором, который меня буквально покорил. Я утонул в этом неисчерпаемом источнике вдохновения… В фольклоре есть своя символика, своя семантика. Слова, мелодии, движения — всё исполнено смысла. Когда неподготовленный слушатель сталкивается с фольклором — он очень многое упускает. А ведь это именно та часть культуры, где все исполнено глубокого смысла. Пожалуй, это в чём-то роднит фольклор и рок-композиции. Все эти произведения несут определённый смысловой заряд, предназначение которого — помогать слушателю пережить какие-то переломные моменты. То есть там заложены «рецепты» для всех сложных ситуаций. Для наших предков фольклор был универсальным источником тех древних истин, которые остаются актуальными и по сей день. Словообразование, мелодикообразование… Многое из этого я сегодня переношу в свое сольное творчество. Оно строится во многом на некоей фольклорной матрице, которую грешно не использовать, коль скоро ты знаешь, как там все устроено.

Часто мои слушатели задают вопросы: почему твои песни так легко запоминаются, оседают в голове? Почему мы их так чувствуем? Откуда такое мощное психологическое воздействие? А ответ крайне простой: потому что я фольклорист, и я знаю, как писать песни. Применяю фольклорную базу для других жанров.

— Но фолк был бы слишком упрощённым определением твоей жанровой принадлежности. Как бы ты сам определил её?

— Я не стал бы ограничивать творчество какими-то рамками. Никаких рамок не существует — всё зависит от желания автора. Для меня нет рамок. Только желания. Но если мы скажем, что я пишу электро-поп, мы не ошибемся. Не ошибемся, назвав дарк-поп, дарквэйв, где-то, может быть, пост-панк… Достаточно свободные жанры.

Наверное, сейчас хочется создавать что-то, связанное с детством — одновременно и готика, и диско, некий жанровый синкретизм, которому пока нет названия, и определять его не очень хочется. Хотя вот песня «Яблони» — она очень фолковая. Народная тематика, символика… Что-то такое очень обобщающее. Но при этом это похоже и на чип-тюн — восьмибитную музыку для геймплэя, довольно интересный жанр – и на готику, электронику, поп… Много всего можно назвать. И выбрать какую-то отдельную композицию в качестве визитной карточки тоже сложно, да, пожалуй, и не стоит.

— У тебя большой опыт работы как в команде, так и вне её. Расскажи, пожалуйста, каковы плюсы и минусы сольного проекта.

— Главный плюс — независимость. Все твои творческие замыслы зависят только от тебя. Всё реализуемо так, как ты это видишь. Никто не скажет: «Ой, я сегодня не могу, у меня репетиция с другой группой». Было бы странно самому себе это сказать. Если ты хочешь добиться результата — ты его добиваешься. Никто тебе не помеха.

Легче с организацией — когда ты один, есть возможность спонтанно сорваться в другой город на гастроли, чем когда вас, скажем, пятеро.

Минусы — всё внимание на сцене сосредоточено на тебе. И если в группе ты можешь, пока другие участники команды занимают внимание зрителя, хотя бы банально воды попить — то когда ты один, то всё внимание приковано к тебе от начала и до конца сета. Если сет достаточно большой — это сложно и физически, и психологически. Пожалуй, это единственный минус — всё остальное только плюсы.

Есть ещё такое понятие, как синергия. Когда энергия и стремления нескольких людей направлены в одно русло и в сумме дают мощный толчок к реализации какого-то их творческого замысла. Сегодня на российской сцене есть группы, которым это удалось. Но они, скорее, счастливое исключение. Чаще, к сожалению, случается так, что условный лидер тянет на себе остальную команду. Хотя будучи один, он продвинулся бы гораздо дальше.

К счастью, мне повезло с жанровой принадлежностью. Всё-таки готика — это не обязательно симфоник-метал, где вам за спиной непременно нужен оркестр. Мне в команде сегодня вполне хватает драм-машинки и моей очаровательной помощницы на сцене.

Что касается командной работы… Сейчас в моей жизни, как мы уже говорили, значительное место занимает хор. Хор — это очень сложный инструмент. Самый тонкий и, пожалуй, самый деликатный. В отличие от струны, голос живой. Поэтому хористы похожи в чем-то на команду спортсменов. И поэтому для хора нужны особые условия. Не отдохнул, не позавтракал — всё, твой основной инструмент перестал тебя слушаться. Не потому, что ты плохой музыкант. А потому, что есть масса внешних факторов.

Так что хористов нужно любить, холить и лелеять. И кормить вовремя обязательно! И вообще нас пора занести в Красную книгу, особенно мужские хоры, потому что их, по странному стечению обстоятельств, становится всё меньше и меньше.

— Часто ли как автор ты задаёшься вопросом: я пишу (говорю, творю), чтобы — что? Ведь в нашей культуре принято считать деньги, народную любовь и славу внешними целями по отношению к искусству.

— Часто фактором вашего творчества, как ни странно, становятся ваши собственные фобии. Если глубоко проанализировать этот вопрос, то ответ получится таким: боюсь уйти, не оставив следа. Большого такого, красивого... Чтобы потомки потом слышали и восклицали: «Ого! Ничего себе! Потрясающе!» Хочется, чтобы после меня осталось моё творчество. И это очень сильная мотивация.

Наверное, это движет каждым автором. Творчество как некая форма бессмертия… Чтобы твои песни пережили тебя — и в них, благодаря им, ты будешь жить еще долго. Ведь твоя песня — это тоже ты, собственная мысль твоя, которая живет и звучит, даже если тебя уже нет. Своего рода диалог с вечностью.

— Какое произведение на сегодня ты считаешь незаслуженно недооцененным?

— О-о-о, сложный вопрос… Время — справедливый судья. Кто-то опередил свое время, чья-то популярность пошла на спад ввиду обстоятельств — а спустя время вернулась, пошла «вторая волна». И если даже на данный момент какой-то композитор или группа не получили той известности и славы, которую они заслуживают — время всё расставит на свои места.

В искусстве ведь есть вечные вещи. От своего отца, известного в Вологде художника декоративно-прикладного искусства, Сергея Алексеевича Рычкова, я получил «в наследство» одну теорию. У любого творца всегда есть три судьи. Первый судья — это критик. Он волен принимать или не принимать твое произведение. Второй судья — зритель. Он может полюбить как тех, кого одобрил критик, так и тех, кого тот не допустил в академическое искусство. А третий судья — время. И он может отменить решения первых двух. Может стереть из исторического процесса того, кого принял критик. Может отменить того, кто был любимцем публики. А может возвысить кого-то, кто в своё время не был понят ни критиками, ни публикой.

Надо радоваться всему. Радоваться тому, что критики тебя приняли — и не огорчаться, если не приняли. Надо быть благодарным людям за то, что они — публика — тебя приняли. Но не огорчаться, если не приняли и они. Потому что когда-нибудь, если ты действительно хороший автор, время всё расставит на свои места.